Книга Банда 8 - Виктор Пронин

Шумаков был молчалив, весь погружен в потребление пищи, на Пафнутьева поглядывал изредка, но остро, как бы примериваясь, приглядываясь, пристреливаясь.

— Как обед? — спросил он.

— Прекрасно! — искренне ответил Пафнутьев.

— Бывает и лучше.

— Лучше этого?!

— Бывает харчо, отбивная, нечасто, но бывает пиво, правда, в маленьких бутылках. Так что советую заходить почаще... Хотя вряд ли тебе, Павел Николаевич, это удастся. — Шумаков нашел приемлемую форму обращения — хотя и на «ты», но по имени-отчеству.

— Почему? — спросил Пафнутьев.

— Та гора томов, которую я видел в твоем кабинете, предполагает командировки.

— Много придется ездить?

— Сколько захочешь. От Москвы до самых до окраин.

Вернувшись в свой кабинетик, Пафнутьев сразу понял, что здесь без него кто-то побывал. Листок бумаги с номерами исчезнувших страниц уголовного дела был сдвинут. Он оставил его на столе так, что срез листка в точности совпадал со срезом поверхности стола. Теперь листок лежал примерно в пяти сантиметрах от края стола. Уходя, он предусмотрительно сунул все десять томов дела в сейф и запер его на ключ, но металлическую ручку оставил под углом сорок пять градусов. Теперь же ручка была расположена точно по вертикали. Кто-то, не удержавшись, подергал ее, а может быть, и в сейф заглянул, если, конечно, у нежданного гостя были ключи. А ключи могли быть, учитывая, что многих страниц явно не хватаю.

— Суду все ясно, — пробормотал Пафнутьев привычные свои слова и тяжело присел к столу. Ему уже было о чем призадуматься, хотя пришел он сюда всего-то несколько часов назад. Может быть, только сейчас Пафнутьев в полной мере осознал задачу, которая стоит перед ним. И дело было вовсе не в сложности юридического, правового расследования, поисках доказательств, дело было в другом — вмешались силы, не имеющие к праву никакого отношения. Более того, они были куда могущественнее той службы, в которой работал он. Эти силы были вполне в состоянии пренебречь прокуратурой, судом, милицией, а то и армией, вполне могли поставить на место и министра обороны, и министра внутренних дел, и Генерального прокурора. Что, собственно, и происходило в последние годы.

Раздался звонок, Пафнутьев поднял трубку:

— Слушаю.

— Здравствуй, Паша, говорит Аркаша! — Да, это был Халандовский, и Пафнутьев, услышав знакомый голос, весь как-то сразу воспрял — есть все-таки на свете люди, на которых можно опереться хотя бы на время телефонного разговора. — Как поживаешь?

— По-разному, Аркаша, по-разному.

— И ты не хочешь мне ничего сказать?

— Я хочу домой.

— И это все?!

— А тебе этого мало?

— Так ты ничего не знаешь?!

— Кое-что знаю, но, видимо, это не то, о чем ты хочешь сообщить?

— Только что передали по телевидению... Совершено покушение на Лубовского. Да, Паша, да! На того самого.

— И как это произошло?

— Взорвана машина. Хорошо так взорвана, Паша. Ребята не пожалели взрывчатки.

— Результат?

— Лужа крови, гора трупов... Но уцелел ли сам Лубовский, не знаю. Сообщение было каким-то скомканным. Трупы есть, но сколько и как их звали при жизни, не знаю.

— Значит, Лубовский был в машине?

— Иначе бы она не взорвалась.

— Как ты узнал мой телефон?

— Паша! — укоризненно протянул Халандовский. — Ну нельзя же недооценивать друзей.

— Виноват.

— Я позвонил нашему городскому прокурору, и он все выяснил за три минуты. А знаешь, я бы тебе не помешал в Москве. У меня есть там кое-какие связи с братками... Они всегда знают что-то такое, что неизвестно нашим мудрецам. Я имею в виду мудрецов из правовых органов.

— Я уже начал знакомиться с этими мудрецами.

— А на мой вопрос ты не ответил... Я тебе нужен в Москве?

— Не помешал бы.

— Я могу это понимать как приглашение?

— Можешь, Аркаша.

— До скорой встречи, Паша. Завтра увидимся. Утром.

Халандовский положил трубку.

И тут же вошел Шумаков. Едва взглянув на Пафнутьева, он сразу понял, что тот знает о покушении.

— Тебе уже сообщили? — спросил он.

— Да.

— Кто?

— Аркаша звонил.

— Какой Аркаша? — спросил Шумаков, и Пафнутьеву вопрос не понравился. Его новый знакомый явно перешел некую невидимую границу, которая отделяет уместный и допустимый интерес от неуместного и недопустимого.

— Да так, шатается один по жизни. — Пафнутьев сделал неопределенный жест рукой. — Иногда помогает, иногда мешает, а в общем... — И Пафнутьев замолчал, сознательно замолчал.

— Из нашей конторы? — продолжал допытываться Шумаков, и эта настойчивость тоже не понравилась Пафнутьеву.

— Можно и так сказать, — ответил Пафнутьев чистую правду, поскольку были у Халандовского отношения с прокуратурой, и довольно плотные. — Так что там случилось с нашим клиентом?

— Взорвали клиента. Но, похоже, выжил. Водитель — всмятку, телохранители всмятку, а он оказался везунчиком. Поедешь посмотреть?

— Надо, — поднялся Пафнутьев.

— Тогда рванем вместе. Машина готова.

И Пафнутьеву ничего не оставалось, как принять предложение, хотя в подобных случаях он предпочитал не иметь сопровождающих. Тем более таких вот, с непонятной настырностью. Видимо, провинциальная жизнь выработала в нем настороженность к людям общительным, раскованным и услужливым. За этим ему всегда виделся какой-то смысл, если не умысел. Да и характер работы предполагал сдержанность и немногословие.

Опять же сегодняшняя невинная ловушка, которую он оставил в своем кабинете, сработала, кто-то уже заинтересовался его записями. А записи, несмотря на всю их поверхностность, человеку сведущему могли кое-что сказать — он перечислил номера страниц, которые кто-то своей заботливой рукой убрал. Пафнутьев твердо знал, что пустые страницы не убирают. Значит, в этих было что-то важное.

* * *

Этот день начался для Лубовского неплохо, можно даже сказать — прекрасно. Вечерний перебор оказался не слишком тягостным, случайно подвернувшаяся ночная девочка проявила себя как послушная и нежадная, к тому же понятливая — стоило ему невнятно намекнуть на тяжелый предстоящий день, как она тут же исчезла, может быть, даже навсегда, хотя... Кто знает, кто знает — телефон свой она оставила, поскольку, как уже говорилось, была понятливой.

Приняв душ, Юрий Михайлович полюбовался на себя в большое зеркало и, в общем-то, остался доволен поджарой фигурой, которая вполне вписывалась в некие придуманные стандарты по весу, росту, хотя физиономия могла бы быть, конечно, посвежее. Но впереди его ждала Испания, поездка обещала затянуться, и он вполне обоснованно надеялся, что недостатки физиономии этого утра ему удастся исправить.