Книга Её запретный рыцарь - Рекс Стаут

Догерти и Дрискол с воинственным видом подались вперед. Бут и Дженнингс поглядывали по сторонам, словно в поисках подкрепления. Дюмэн что-то гневно и возмущенно бормотал. Шерман помрачнел и смотрел сердито и угрожающе. Никто из них, однако, не пошевелился, не пересек вестибюль и не подошел к столу Лили.

Ноултон не удостоил их и взглядом. Он стоял к ним спиной и болтал с девушкой, говоря так тихо, что им не было слышно ни слова.

Минуты две действующие лица этого фарса соблюдали начальную диспозицию. Странные Рыцари перешептывались и бросали на соперника свирепые взгляды, но не трогались с места.

Вдруг они увидели, что Ноултон приподнял шляпу, поклонился Лиле и вышел из вестибюля даже быстрее, чем вошел в него.

Кто вопросительно, кто самоуверенно, каждый из Странных Рыцарей по кругу оглядел своих товарищей.

— Ну все, наше терпение лопнуло, — прорычал Догерти. — Теперь он костей не соберет.

Они сели поплотнее на диване и начали разрабатывать планы боевых действий.

А что же Лиля?

Когда Ноултон вошел в вестибюль, она возилась со своими бумагами и поэтому его не заметила. Она осознала его присутствие, только когда он приблизился и заговорил с ней.

На несколько мгновений у нее язык отнялся от удивления, смущения и радости. Она смотрела на него странным взглядом.

— Что случилось? — улыбнулся Ноултон. — Неужели вам настолько неприятно меня видеть?

Затем, не дождавшись от Лили ответа, он взял телеграфный бланк, заполнил его и протянул ей вместе с десятидолларовым банкнотом, который достал из бумажника.

Тревога и смущение Лили удвоились. Купюра была точно такой же, как и предыдущие, которыми он расплачивался и которые показывал ей инкассатор.

Что она могла сказать? Подыскивая слова и чувствуя, что надо что-то сделать, Лиля взяла купюру, потом тут же положила ее на стол. Ее всю трясло. Наконец, собравшись с силами, она промолвила:

— Мистер Ноултон, эта купюра… я… я не могу ее принять.

На лице Ноултона отразилось удивление и смутное беспокойство. Не успел он задать вопрос, как девушка продолжила:

— На днях наш инкассатор показал мне одну из ваших купюр и спросил, откуда она взялась. Сказал, что она поддельная. Я подумала, вы захотите это узнать.

Ноултон побледнел и не отрываясь смотрел на нее.

— Ну и?.. — спросил он.

— Сказала ли я ему?

— А почему бы вам это не сказать? — Голос молодого человека дрожал от нетерпения.

— Я ничего ему не сказала. Решила, что лучше вам узнать об этом первому. Понимаете… — Слова застряли у Лили в горле, и она покраснела от стыда до кончиков ушей.

Ноултон взял со стола свою купюру и дрожащей рукой положил ее обратно в карман. Тихим и неуверенным голосом он промолвил:

— Если это не имеет для вас особого значения… я… мне… лучше бы вам ничего ему не говорить. Больше не буду вас беспокоить. Я… я благодарю вас, — добавил он, повернулся и ушел.

Это был конец.

Лиля посмотрела на свои бумаги, и у нее защемило сердце. Через несколько минут к ней подковылял Дюмэн с намерением узнать что-нибудь о том, что ей сказал Ноултон. Девушка была вся в слезах.

— Мой бог! — заволновался француз — мисс Уильямс была не похожа на саму себя, и ему стало за нее очень больно. — Что тут слушиться?

— Ничего, — ответила Лиля. — У меня болит голова. Ради бога, не стойте у меня над душой!

Дюмэну не оставалось ничего другого, как ретироваться в свой угол, где его друзья держали тайный совет.

Он решил ничего не говорить им о слезах Лили, будучи уверен, что в противном случае Ноултону крышка — парень не доживет до утра.

Кроме того, он был уверен, что причиной слез мадемуазель было расставание с Ноултоном. Странные Рыцари тут ничем Лиле помочь не могли. Дюмэн не был трусом, но осмотрительность — скажем так — ему была не чужда.

Лилю переполняло чувство стыда и унижения. Она сказала Ноултону, что солгала ради для него, а это было равносильно признанию в том, что она к нему неравнодушна. Он должен был это понять, однако лишь невразумительно ее поблагодарил и тут же ушел.

Возможно, он воспринял это как нечто само собой разумеющееся. Возможно, она для него — одно из тех существ, для которых, по недостатку морали или совести, вранье — дело обыденное и которые рады оказать помощь любой заблудшей овце, будь то преступник или просто аморальный человек.

Эта мысль была для нее невыносимой. Лиля сжала кулаки так сильно, что на ее ладонях отпечатались маленькие полумесяцы от розовых ноготков.

Почему он не стал ничего объяснять? Для этого могла быть одна из двух причин: или он на самом деле был виновен, или ее мнение для него ничего не значило.

Если он виновен… Нет, это невозможно. Джон Ноултон, человек, который покорил ее сердце, и покорил навсегда, — фальшивомонетчик? преступник? Нет, этого не может быть.

Оставалось надеяться лишь на то, что она для него — пустое место и ему все равно, какого она о нем мнения. Это было оскорбительно, но с этим можно было как-то смириться. И она продолжала испытывать стыд, потому что он слышал ее признание, но не ответил на него.

Почему? Скорее всего, это останется тайной — Лиля думала, что больше никогда его не увидит. Она не могла не знать, как враждебно отзываются о нем Странные Рыцари, а Дюмэн сам ей сказал, что Ноултону строго-настрого приказано больше не соваться в «Ламартин».

Вспомнив об этом предупреждении, девушка горько усмехнулась. Если бы только ее неутомимые защитники знали, как мала вероятность, что Ноултон возьмет на себя труд причинить ей какой-то вред или подарить радость!

Смущенная, она на протяжении нескольких часов была поглощена только этой мыслью, которая билась в голове, словно птица в клетке. День казался нескончаемым.

Вестибюль постепенно заполнялся людьми, и в час пик у телеграфного столика было много народу. Бесцельно фланировали Странные Рыцари. Из бильярдной доносился стук шаров и киев.

То и дело все звуки перекрывал пронзительный голос красотки из табачного ларька, которая давала отповедь покупателям в ответ на их игривые шуточки.

Временами монотонный шум разрывал звонок у стойки приема гостей.

В пять часов толпа в вестибюле начала редеть. В глухом гуле голосов и топоте стали появляться паузы. Наступила половина шестого, потом шесть часов. Лиля надела шляпку и пальто и начала укладывать бумаги в ящике стола.

Задерживаться на вечер она не собиралась, хватит с нее на сегодня, говорила она себе. С этого дня она будет осмотрительнее и постарается выбросить все из головы.

Вестибюль совсем опустел, в нем оставались только Странные Рыцари, которые сидели у себя в углу и о чем-то спорили. Лиля заметила, что Шерман горячился больше всех и искоса поглядывал на нее. Ей пришло в голову, что он собирается, как и накануне, проводить ее до дому.