Книга Горбатая гора - Энни Прул

— Эй, я вообще-то в курсе. — Он так и знал, что раньше или позже, но ему не избежать дурацкой проповеди.

— Нет, не знаешь. Потому что если бы ты знал, то не изображал бы из себя быка день за днем, не связывался бы с женами своих приятелей — назовем насильственным проникновением то, что ты сделал, — а вместо этого присмотрел бы себе жену, с которой бы стал растить детишек. Если бы знал, то брал бы пример с Иисуса, а не со своенравного быка, чтоб его. А ты именно так и делаешь. Пора бы тебе уже перестать играть в эти бычьи игры.

— С каких это пор Иисус стал женатым человеком?

— Пусть Он и не был женатым человеком, зато Иисус был ковбоем, настоящим ковбоем родео. Так прямо в Библии написано. И у Матфея, и у Марка, и у Луки, и даже у Иоанна. — И Биттс загнусавил постным голосом: — «Пойдите в противолежащее селение; войдя в него, найдете молодого осла привязанного, на которого никто из людей никогда не садился; отвязав его, приведите; он надобен Господу. Посланные пошли и нашли, как Он сказал им. И привели его к Иисусу, и, накинув одежды свои на осленка, посадили на него Иисуса». И если это не описание езды без седла,[10]то я не знаю, что это такое.

— Я езжу на быке, бык — мой партнер, и, умей быки водить машину, не сомневайся, сейчас бы за рулем сидел не кто-нибудь, а бык. И не понимаю, с чего ты взял, будто я связываюсь с кем попало и как вдруг узнал про, как ты выражаешься, насильственное проникновение.

— А, это? Легко. Майрон Сассер — мой сводный брат. — Биттс опустил окно и сплюнул. — Отец тоже думал одно время, что он бык. Но потом пришел в норму.

Через пару дней Пэйк опять завел свою волынку. Дайэмонда уже тошнило от этих бесед об Иисусе и семейных ценностях. Как-то Пэйк спросил:

— У тебя же вроде есть младший братишка, верно? Что-то я не видел его на родео. Разве ты не берешь его посмотреть на старшего брата? И как насчет папы с мамой?

— Притормози-ка на минутку.

Пэйк остановил грузовик у жесткого края прерии, заглушил двигатель, ошибочно предположив, что Дайэмонд хочет помочиться, вылез и сам, на ходу расстегивая ширинку.

— Подожди, — сказал Дайэмонд, обходя капот и вставая перед Пэйком. — Хочу, чтобы ты как следует рассмотрел меня. Ты хорошо меня видишь? — Он повернулся в ярких лучах солнца одним боком, потом другим, вновь встал лицом к Биттсу. — Я — это только то, что ты видишь. И ничего больше. А теперь займись своим делом. Поехали.

— Ох, — воскликнул Биттс, — да я только хотел сказать, что ты не понимаешь, что чувствуют другие, ты думаешь только о себе! До тебя никак не доходит, что нельзя построить забор только на одном столбе.

В конце адски жаркого августа, когда они выбирались из Майлз-сити, набитая картами голова Пэйка дала сбой, и их грузовик оказался южнее, в скалистых плоскогорьях. Перед ними катил свои огромные волны дикий край, на сотни миль кругом — ничего, только стада антилоп и скота, словно чернильные брызги, слетающие с гусиного пера, с нажимом выводящего цифры на старинных закладных. Ковбои развернулись, нашли нужный поворот, и в нескольких милях от Грейбула Дайэмонд указал на ряд грузовиков, что выстроились перед покосившимся ранчо из почти черных, побитых годами и погодой бревен, в котором теперь располагался бар.

— Гляди-ка, с краю стоит трейлер Свитса Масгроува, тебе не кажется? А вон колымага Начтигала. Чертовы роуперы, о своих лошадях они говорят так, как будто это их женщины. Ты слышал, что вчера вечером нес Начтигал? «Она честная, она добрая, она никогда меня не обманывала». И это про лошадь!

— Я то же самое могу сказать о своей.

— Остановись-ка. Хочу выпить пива.

— Нам повезет, если мы выберемся живыми оттуда, где засели эти парни. Начтигал просто сумасшедший. А остальные не могут говорить ни о чем, кроме своих трейлеров.

— Да мне плевать, Пэйк. Ты ведь пьешь свой кофе, а мне позарез нужно промочить горло пивом.

Над дверью была прибита толстая сосновая доска, на которой хозяева выжгли название заведения: «Стойка для седел». Дайэмонд толкнул дощатую дверь, изрешеченную пулями самого разного калибра. Бар был хороший, одно из настоящих заведений: внутри сумрачно, бревенчатые стены покрыты сотнями тавр, повсюду развешаны тусклые фотографии давно почивших ковбоев родео в облаках пыли и в окружении команды помощников в свитерах и шерстяных чапсах. В глубине зала стоял самый древний музыкальный автомат в мире — ржавый, мятый механизм. Неоновая подсветка давно сломалась, и для тех привередливых клиентов, которые непременно желали сделать собственный выбор, сбоку был подвешен на шнурке карманный фонарик. Высокий голос Мильтона Брауна, как модно было в тридцатые годы — в технике легато, выводил над цинковой барной стойкой и четырьмя столиками: «О бри-ии-ии-ииз».

Барменом здесь работал довольно угрюмый плешивый старик, остроносый и с ямкой на подбородке. Бутылки, крапы и грязное зеркало — вот и все его нехитрое хозяйство. Он молча взглянул на вновь пришедших, и Пэйк, оценив густую темную жидкость, подогреваемую на электрической плитке, сказал:

— Имбирного эля.

Дайэмонд догадался, что его товарищ собирается серьезно напиться. За одним из столов, поснимав шляпы и открыв миру редеющие шевелюры, сидели Свите Масгроув, Начтигал, Айк Сут и Джим Джек. Джим Джек пил пиво, остальные — виски, и все уже полулежали на стульях. Сигары, которыми Начтигал угощал в честь первой победы своей дочери в родео, лежали в пепельнице наполовину не докуренные.

— Какого черта вы здесь делаете?

— Да хрен ли, кто ж проедет мимо «Стойки», не оросив глотку?

— Похоже на то.

Начтигал махнул рукой в сторону музыкального автомата:

— У тебя не найдется чего получше, а? Клинта Блэка? Или Дуайта Иоакама?

— Заткнись и радуйся тому, что есть, — сказал бармен. — Вы слушаете раннюю стальную педальную гитару. Это бесценная вещь. Вы, парни с родео, ничего не понимаете в музыке кантри.

— Дерьмо лошадиное. — Айк Сут вынул из кармана пару игральных костей.

— Брось-ка камни, посмотрим, кому платить.

— Платишь ты, Начтигал, — сказал Джим Джек. — У меня в карманах пусто. То немногое, что выиграл, все проиграл этому индейскому сукиному сыну, Блэку Весту тому, что работает на одного из скотоводов. Ну просто все до распоследнего цента. За один бросок. Ох, и играет у него пара костей, с одной точкой на два камня. Встряхнул, кинул — и всё.

— Я играл с ним. Хочешь совет?

— Нет.

Выпивка появлялась и исчезала, и через некоторое время Джим Джек сказал что-то насчет детей, жен и радостей семейной жизни, и Пэйк тут же завел одну из своих лекций о домашнем очаге, а на следующем стакане Айк Сут всплакнул и заявил, что счастливейшим днем в его жизни был тот, когда он вложил в ладонь отцу золотую пряжку со словами: «Я сделал это для тебя». Масгроув переплюнул всех, признавшись, что выигранные в последних соревнованиях восемь тысяч двести долларов он разделил между своей бабушкой и приютом для слепых сирот. Затем слово взял Дайэмонд, в желудке которого уже плескалось пять порций виски и четыре пива. Он обращался ко всем, даже к двум грязным, пропотевшим работникам с ближайшего ранчо — те зашли, чтобы прижаться лбами к кувшину холодного пива, что поставил между ними неразговорчивый бармен Рэнди.