Книга Провинциальная муза - Оноре де Бальзак

— Знаете, почему прокурор не пожелал поехать с нами на охоту? — спросил Гатьен Буаруж у г-на Гравье.

— Да ведь он нам сказал, что сегодня у него присутствие, заседает суд исправительной полиции, — ответил податной инспектор.

— А вы и поверили? — вскричал Гатьен. — Так послушайте, что мне сказал отец: «Господин Леба приедет к вам с опозданием, потому что господин де Кланьи попросил его вести заседание».

— Вот тебе раз! — пробормотал, изменившись в лице, Гравье. — А господин де ла Бодрэ уезжает в Шарите!

— Вам-то что за дело до этого? — спросил Орас Бьяншон Гатьена.

— Орас прав, — сказал Лусто. — Не понимаю, как это вы столько занимаетесь друг другом, вы тратите время на переливание из пустого в порожнее.

Бьяншон взглянул на Этьена Лусто, как бы желая напомнить ему, что фельетонные колкости и остроты мелкой газетки непонятны в Сансере. Между тем все подошли к чаще кустарника, и г-н Гравье предоставил обоим знаменитостям и Гатьену углубиться в нее, спустившись с пригорка под предводительством лесничего.

— Подождем же финансиста, — сказал Бьяншон, когда охотники вышли на поляну.

— Эх вы! Хоть в медицине вы и великий человек, зато в провинциальных делах — невежда. Вы ждете господина Гравье?.. А он, несмотря на свой кругленький животик, бегает, как заяц, и сейчас уже минутах в двадцати от Анзи (Гатьен вынул часы). Так и есть! Он поспеет как раз вовремя.

— Куда?..

— В замок, к завтраку, — ответил Гатьен. — Вы думаете, я был бы спокоен, если б госпожа де ла Бодрэ осталась наедине с господином де Кланьи? А теперь их двое, они последят друг за другом, и Дина будет под надежной охраной.

— Вот как, значит, госпожа де ла Бодрэ еще не сделала выбора? — спросил Лусто.

— Так думает мама, а я боюсь, что господин де Кланьи уже приворожил госпожу де ла Бодрэ; ведь если ему удалось убедить ее, что звание депутата сулит ему некоторые надежды на мантию хранителя печати, то он, конечно, может выдать и свою землистую физиономию, свирепые глаза, всклоченную гриву, голос осипшего вахтера, худобу нищего поэта за прелести Адониса. Раз уж Дина вообразила господина де Кланьи хранителем печати, то может вообразить его и красавцем мужчиной. Красноречие дает большие преимущества. К тому же госпожа де ла Бодрэ полна честолюбия, Сансер ей не нравится, она мечтает о блеске Парижа.

— Но вам-то что до этого? — заметил Лусто. — Пусть себе любит прокурора… А, понятно! Вам кажется, что долго любить его она не станет, и вы надеетесь занять его место!

— Вы, друзья мои, ежедневно видите в Париже столько красивых женщин, сколько дней в году, — сказал Гатьен. — А в Сансере их не насчитаешь и шести; и то из этих шести пять полны нелепых претензий на добродетель, а самая красивая из них своими презрительными взглядами держит вас на таком громадном расстоянии, точно она принцесса крови; стало быть, двадцатидвухлетнему молодому человеку очень даже простительно стараться разгадать тайны этой женщины, потому что тогда ей придется оказывать ему внимание.

— Это называется здесь «вниманием», — сказал, улыбаясь, журналист.

— Думаю, что у госпожи де ла Бодрэ достаточно вкуса и она не удостоит благосклонностью эту гадкую обезьяну, — заметил Орас Бьяншон.

— О Орас, мудрый истолкователь человеческой природы! — воскликнул журналист. — Давайте устроим этому прокурору волчью западню, — мы окажем услугу нашему другу Гатьену и сами вволю нахохочемся. Не люблю прокуроров.

— У тебя верное предчувствие твоей судьбы, — сказал Орас. — Но как это сделать?

— А вот как: расскажем после обеда две-три истории о женщинах, застигнутых мужьями, убитых и замученных до смерти при ужасающих обстоятельствах. И посмотрим, какую мину состроят тогда госпожа де ла Бодрэ и господин де Кланьи.

— Недурно придумано, — сказал Бьяншон. — Трудно допустить, чтобы ни один из них не выдал себя каким-нибудь жестом или замечанием.

— Я знаю, — обращаясь к Гатьену, продолжал журналист, — издателя одной газеты, который, с целью избежать печальной участи, допускает только такие рассказы, где любовников сжигают, рубят, колют, крошат, рассекают на куски; где женщин пекут, жарят, варят; он показывает эти ужасные рассказы жене в надежде, что она останется ему верна из страха — на худой конец, сей скромный муж был бы рад и этому! «Вот видишь, душенька, к чему приводит малейший грешок», — говорит он ей, передавая своими словами речи Арнольфа к Агнессе.[25]

— Госпожа де ла Бодрэ совершенно невинна, молодой человек просто заблуждается, — сказал Бьяншон. — Госпожа Пьедефер кажется мне слишком набожной, чтобы приглашать в замок Анзи любовника дочери. Госпоже де ла Бодрэ пришлось бы обманывать мать, мужа, свою горничную, горничную матери — тут, того и гляди, попадешься впросак.

— К тому же и муж не простак, — рассмеялся Гатьен, радуясь, что вышло складно.

— Мы припомним две-три такие истории, что Дина затрепещет, — сказал Лусто. — Но, молодой человек, и ты, Бьяншон, я требую от вас строгой выдержки: покажите себя дипломатами, будьте естественны и непринужденны, следите, не подавая виду, за лицами обоих преступников… понимаете, искоса или в зеркало, совсем незаметно. Утром мы поохотимся за зайцем, вечером — за прокурором.

Вечер начался победно для Лусто: он передал владетельнице замка ее альбом, в котором она нашла следующую элегию:

ТОСКА

О горькие стихи, которые пишу я,

В то время, как меня, безудержно бушуя,

Влечет людской поток —

В тот мир, в котором нет ни света, ни покоя,

В котором вижу я с обидой и тоскою

Лишь горе и порок!

Наверно, поглядев на этот лист альбомный,

Не заразитесь вы тоскою неуемной.

Для вас нужней всего

Два слова о любви — в ней главная основа,

Два слова о балах, о платьях два-три слова

И два про божество!

Ведь это было бы насмешкой самой злою,

Когда б заставили меня с моей тоскою

О счастье говорить.

Возможно ли слепцу рассказывать о красках

Иль сироте пропеть о материнских ласках

И сердце не разбить?

Ведь если с детских лет тебя студила вьюга,

И прожил ты свой век без преданного друга,

Без ласки, без любви,

И горю твоему ничья слеза не вторит.

Так будущего нет — довольно с жизнью спорить,

Скорее оборви!

Я жалости молю! Хоть каплю, хоть немного!

В своих страданиях я отвергаю бога!

Я промысла не чту!

За что, за что мне слать ему благословенья?