Книга Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни! - Герман Романов

Швеция, потерявшая свое могущество в ходе Северной войны, находилась тогда под скипетром Карла XII, легендарного воителя, павшего в конце концов при осаде норвежской крепости, причем, судя по всему, от пули, что была выпущена из шведских траншей.

Попытку реванша в Стокгольме предприняли через двадцать лет после подписания Ништадтского мира. Вот только эта война для них закончилась ничем, только деньги зря на ветер выбросили. После чего более чем на полсотни лет наступила тишина. Даже четырнадцать лет назад, когда русские с турками сцепились в очередной раз, шведы остались безучастными к призывам Англии, подкрепленным звоном презренного металла, ударить по восточному соседу.

Но потомкам викингов тогда было не до войны — неожиданно скончался молодой король Густав III, не оставив наследника. Как подозревали многие, короля вульгарно отравили, и не без помощи его брата Карла, герцога Зюдерманландского. Но разговоры вскоре затихли, ибо новый король оказался крутоват, да к тому же из тех мерзавцев, что любое соглашение считали клочком бумаги.

— Нет, ну каков сукин сын!

Воронцов чуть не сплюнул, хотя долгая дипломатическая карьера отучила его от брезгливости. Но тут дела пошли крайне нехорошие — еще за год до воцарения кронпринц женился на юной цесаревне Елизавете, дочери Петра Федоровича.

Шведское общество восприняло этот брак благосклонно — давняя распря с русскими получила благополучное разрешение, хотя споры между дворянством, затаенно мечтающем о реванше, и третьим сословием, что с восторгом приняло чрезвычайное оживление торговли с Россией, причем беспошлинное, продолжались.

Но уже без прежнего ожесточения — и «шляпы», и «колпаки» (а так называли этих противников) умели подсчитывать дивиденды, полученные от торговли с богатым соседом.

Дарданеллы

— Павел Александрович, турки идут!

Требовательный голос разбудил задремавшего в тени бригадира, и тот резко вскинулся с барабана, на котором сидел, прислонив голову к зарядному ящику. Потер ладонью лицо, прогоняя липкий налет столь желанного сна, ведь последние три дня он даже не спал, а так, чуть-чуть, как говорят сами русские, урывками…

Спать, спать и спать!

Этого яростно требовало тело, но воля, собранная в железный кулак, безжалостно победила, доказав примат духа над плотью. За эти семь дней маленький офицер осунулся, почернел лицом, но внутри царило ликование — он добился яркой победы, и теперь его имя войдет в историю. И пусть завидуют другие! Но первым русским, вставшим твердою ногою на берегу и преградившим путь в Дарданеллы, легендарный греческий Геллеспонт, стал именно он!

— Ал-ла!

Порыв горячего восточного ветра донес до него знакомые крики — османы лихорадочно суетились на порядочном расстоянии, но на приступ не шли. Слишком кровавым оказался данный им урок — русские стрелки выкашивали турецких аскеров с запредельного расстояния для ответной стрельбы. И не из гладкоствольных ружей, что едва стреляли на три сотни шагов, а из небольших пушек, бивших втрое дальше.

Именно на артиллерию рассчитывали эти воины в тюрбанах и узорных шальварах, и тем горше для них было узнать, что нарезные ружья гяуров легко добивают на тысячу шагов. И орудийная прислуга на гладком, как стол, поле расстреливалась русскими солдатами намного быстрее, чем успевала зарядить свои пушки. Хотя трудились турецкие канониры с изрядной сноровкой и поспешностью.

Бригадир любил войну всем сердцем, как ни странно звучит для этого зачастую кровавого ремесла, — по карьере военного он пошел с самого детства. Трудности на тернистом пути бога войны Марса были не просто огромные, а почти непреодолимые.

Мелкий дворянчик с далекой Корсики не мог рассчитывать на гладкую дорогу в жизни — учеба в Военной школе давалась легко, он имел дарование к наукам и учебе. И не просто любил скучную для ленивых учеников математику, а превосходно, как никто из кадетов, владел цифрами, лучше, чем аристократы — своим обеденным прибором.

Дарования — это одно, а рассчитывать на блестящую карьеру в королевской французской армии нельзя — места на ее вершине предназначались для рафинированных аристократов с длинными родословными и вычурными гербами. Да и службу выбирать не приходилось — в богатую кавалерию для него, в силу происхождения, путь был полностью закрыт, в пехоте карьеру быстро не сделаешь, зато в артиллерии, как в самом ученом роде войск, наиболее требовались его блестящие математические способности.

Вот только послужить королю молодому лейтенанту в заштатном гарнизоне пришлось недолго — на небольшое жалованье, да еще выплачиваемое не регулярно, ораву родичей на Корсике не прокормишь. Требовалось найти более хлебную службу, и, к его немалому удивлению, таковая для него очень скоро сыскалась.

Молодому офицеру настоятельно предложили уехать в далекую заснеженную Россию. Предложение не ахти — отправляться за тридевять земель ему совсем не улыбалось.

Но, воленс-ноленс, деваться было некуда — третье сословие устроило в Париже революцию, взяв приступом Бастилию. И если король еще хоть что-то платил, то новая власть часто забывала это делать. Не помирать же с голоду — бросать полюбившуюся ему военную службу молодой и честолюбивый лейтенант не желал категорически.

Русский генерал, что встретился с ним в Италии, предложил немыслимые условия — патент на чин капитана будет выписан незамедлительно, и тут же выдана определенная сумма денег. Этих русских «подъемных» и «квартирных», что должны были сделать его жизнь в далекой заснеженной стране более обустроенной и комфортной, предложили столько, что лейтенант не поверил собственным ушам. Да за такие деньги ему бы пришлось несколько лет лямку тянуть, перебиваясь с лукового супа на сухари, ибо большую часть жалованья, или, как смеялись позже его новые русские друзья, — «королевское пожилое», он немедленно отправлял родным.

Молодой офицер был готов немедленно принять предложение, но уважение к себе делало его молчаливым — не стоило показывать, что ты готов схватиться за выгодное предложение.

Русский генерал воспринял его молчание совсем иначе и заговорил о перспективах, а они были таковы, что дух захватывало. Ведь долгожданный чин майора он мог получить через год — артиллеристы в русской армии находились на привилегированном положении.

Сумма жалованья в новом чине была такова, что напрочь позволяла забыть неудобство от настоятельной рекомендации выучить русский язык за один или максимум два года, после чего последует производство в первый штаб-офицерский чин.

Положение облегчалось тем, что многие русские офицеры знали французский язык, на котором говорил и он сам, но не слишком чисто — все же не родной, который учат с детства. А корсиканский диалект походил не на французский, а на итальянский язык, да и сам остров больше тянулся именно к Италии.

Служить молодому капитану предстояло в Архипелаге — после недавней войны с турками русские там прочно обосновались на греческих островах. Это и рассеяло последние сомнения офицера — жаркое солнце Средиземноморья всяко лучше заснеженных просторов самой России.