Книга Пять ликов богини - Александр Свирин

оборону, макака сраная. Ну давай, попробуй на меня наехать, я тебя в мясо раскатаю.

Я вновь рвусь вперёд. Он замахивается катаной, но я отбиваю удар шпагой и, как прессом, с силой бью пяткой ему по правой ступне, а потом ещё и додавливаю. Он кричит от боли, приподнимает ногу, и в этот момент я делаю подсечку на вторую. Он грохается на пол, как мусорный мешок. Подло? Ну, правила не запрещают.

Двойной урон вновь мой. А теперь красиво завершим.

Я бью шпагой ему по предплечьям. Его костюм блокирует обе руки. Каждая заблокированная конечность — минус двадцать процентов, с двойным уроном на одну из них в сумме выходит шестьдесят. Ставлю ногу ему на грудь.

— Запомни, тупоголовый хуеглот, никто не смеет оскорблять мою маму, — говорю я.

И вскидываю правую руку с открытой ладонью.

Зал замирает. Кажется, они не до конца понимают, шутка это или нет. Даже Карамото-сенсей смотрит на меня с ужасом. Да ладно, вы чё? Чел в розовом обтягивающем костюме кидает зигу, держа ногу на груди поверженного противника. По-моему, это угар.

Я отхожу в последний момент перед тем, как прилетает метеорит, который и без того сам по себе снимает половину здоровья, а вкупе с уже нанесённым уроном и вовсе лишает Рината последних шансов на победу. Зря он меня разозлил, сам виноват. После таких быстрых двух раундов, все подумают, что в первом я делал шоу и поддался специально. Ну, а кто спорит?

Взрыв метеорита озаряет ринг. Яркие эффекты дополненной реальности вызывают у всех восторг. Зал ликует, кричит, аплодирует. Про мой невинный жест, кажется, все уже забыли. Ринату объявляется нокаут.

— Ну ты и лох, конечно, — говорю я ему напоследок, бросаю шпагу и возвращаюсь в свой угол ринга.

— Ну как, сенсей, я был хорош сегодня?

— Как лебедь, спускающийся с горы на лапах.

— И что это значит?

— Пошёл нахуй.

Карамото-сенсей вновь даёт мне воды, но я отказываюсь. За этот раунд не сильно утомился.

Ринат уже поднялся на ноги, очухался, и потому рефери подзывает нас к себе, чтобы объявить победителя. Мы встаём рядом, робот опять что-то там базарит, я даже не слушаю, после чего поднимает мою руку. Зал вновь радостно ревёт, а я просто наслаждаюсь мыслью, что я теперь абсолютный чемпион в полусреднем весе. Можно переходить в средний и мочить всех уже там.

Далее мы расходимся, я даю коротенькое интервью гердянкам, которое потом, может, кто-то послушает, и возвращаюсь в раздевалку. Там меня уже ждёт Карамото-сенсей. Мы ничего не говорим друг другу, я просто снимаю сенс-костюм и вешаю его в шкафчик.

Но как только остаюсь в одних трусах, замечаю периферийным зрением кого-то справа. Быстро поворачиваю голову туда.

Здоровый накачанный мужик в тупой маске гуся и с привязанными к рукам белыми крыльями. Охренеть, это ж Гусак Петро, о котором писал Порфирий! В руках он крепко сжимает тесак. Птичьи глаза смотрят в разные стороны.

— Елда непопиленная! Говносортный мудак! — выкрикивает он и бежит на меня.

Ой, это плохо…

Гусак размахивается мачете и тут же бьёт, но я уворачиваюсь. Какого хрена?! Почему сенсей просто сидит и смотрит на меня, как на идиота?! Где толпа роботов, которая должна сбежаться и схватить этого говнюка?!

Гусак вновь бьёт мачете, я ухожу в сторону и отвешиваю ему мощный Маваши Цуки. Рука просто проходит сквозь его голову. Чего?!

— Ты в порядке, Псих? — спрашивает Карамото-сенсей.

Какое нахер в порядке, ты чё, не видишь, что происходит?!

Стоп.

Походу, и правда не видит.

Я разворачиваюсь и со всех ног рву прочь из раздевалки. Слышу вслед крики тренера: «Ты куда?!». Не до тебя сейчас, старикан. Оборачиваюсь и вижу, что Гусак Петро бежит за мной. Гнида, а он быстрый.

Дело дрянь. Как победить того, кого не можешь ударить?

Я выбегаю в коридор, оттуда к лестнице, потому что нет времени ждать лифт. Одним ударом распахиваю дверь, спрыгиваю вниз по ступенькам, а потом прочь с арены, на улицу. Гусак несётся следом. Я потратил слишком много сил в бою, не могу долго бежать. В боку уже колет, дыхалка ни к чёрту.

Кори, заткнись нахер! Я и так знаю, что моё время истекло!

Сука, теперь ещё и красное предупреждение о переключении начинает мигать. Как не вовремя, твою ж мать! Надо бежать дальше и что-то придумать.

Надо бежать…

Нейрограмма. М.С. Лермушкин (06.03.2430)

Pain[1], обильно разлитая лужами по лицу и телу, первой радостно встречает меня на пороге пробуждения. Подо мной твёрдый и шершавый асфальт, неприветливый, неласковый, от него и мышцы превращаются в бетон. Я упираюсь руками в землю и с трудом преодолеваю сопротивление гравитации малыми человеческими силами, а следом и вовсе встаю на ноги — незаметный акт героизма. Кругом пышно расцветают неоном ночные улицы. Темнеет.

Грязь облюбовала мою кожу, её пятна, как нарождающаяся чёрная плесень, проступают тут и там. Посреди раздражающего гула в разуме фейерверками один за другим вспыхивают вопросы. Похоже, Псих Колоток в очередном приступе отчаянного идиотизма решил, что у него есть Sinn für Humor[2] и оставил меня в таком глупом положении просто шутки ради. От этой мысли заполняет всё нутро бессильная ярость и сами собой сжимаются кулаки.

На арену я не вернусь — не моя вотчина, да и не импонирует мне клоунско-пижонский стиль Психа, которым он бравирует, скрывая за ним израненное сердце. Я же не прячусь, вот он я, весь нараспашку, отрываю куски от души и раздаю их вечно голодной толпе. А потому прошу Кори подыскать какой-нибудь приличный магазин с одеждой, а сам бреду в случайном направлении, ёжась от весенней прохлады, и по пути читаю нейрограмму Психа, желая знать, почему я оказался в таком дурацком положении.

Он, как всегда, груб и слишком прямолинеен, не скупится на крепкие слова, но последние строки откликаются во мне тревогой. Кто такой Гусак Петро, о котором он говорит? Если это из нейрограммы Порфирия, то придётся прочесть и о его похождениях.

Слова о Зеване сразу заставляют 心脏(xīnzàng)[3] биться чаще, но вместе с тем разъедают его ядовитой завистью. Обжигающий душу жар при одном только звуке её