Книга Тёмный путь - Николай Петрович Вагнер

стеречь?

Она пожала плечами.

– Н-нет! Так знаете ли… Пустяки!

И затем порывисто наклонилась к окну и быстро заговорила:

– Шматрить, шматрить, пожалуста, какой больша кость шичась схватиль ворона.

В это время вошли половые, громко топая сапогами. Один нес на маленьком подносе чайный прибор, а на другом бутылку цымлянского и два узеньких бокальчика. Другой обеими руками нес большой поднос, покрытый чистым полотенцем. На этом подносе был разложен правильными кучками мармелад, вяземские пряники, карамели и сверх всего прямо бросались в глаза нарядные, большие французские конфекты в красивых золоченых бумажках и с яркими картинками.

У Ришки глаза потемнели, и ручка, лежавшая на столе, слегка задрожала.

XLIX

Не отрывая глаз от подноса, она быстро, как обезьянка, начала хватать самые нарядные конфекты и прятать их в карман, но я остановил ее и отодвинул поднос.

– Послушайте, – сказал я. – Мы прежде выпьем за здоровье вашей прекрасной сестрицы Сары, а затем я велю завернуть вам все конфекты.

– Все?! – вскричала она, широко раскрыв черные глаза. – Все?! Что есть на подносе?

– Да-да! Все.

– Ай-ай! Но ведь это дорого! Очень дорого. С ваш ждесь страшно сдерут. Лючьше вы купить мне на эти деньги в лавка или у кондитера. Вы знаете Вейса, кондитера, вот на Большой Вознесенской?

Я кивнул головой и налил два бокала. Я думал, что мне подпоить ее не будет стоить особенного труда, но не успел я долить мой бокал, как она схватила свой, «хлопнула» его залпом и без церемонии подставила опять под бутылку пустой бокал.

Изумленный этою неожиданностью (тогда я был еще весьма неопытен), я ей налил еще бокал, и с ним она распорядилась точно так же и снова подставила его.

Я посмотрел на нее с изумлением.

– В трактирах, знаете ли, подают еще такие маленькие покальчики (и она вся сморщилась), лючьше маленьким штаканчиком пить. А вы, каспадин, что же сами не пьете?

Я велел подать еще бутылку цимлянского и маленькие «штаканчики».

У меня с двух бокалов начала кружиться голова. Я совсем забыл, что я совершенно натощак, что я вчера с вечера ничего не ел. А у нее только глаза стали масляные и щеки разгорались, но не тем синеватым румянцем, с которым она пришла в трактир с морозу.

– А вы бы, гашпадин, велели дать яичница с луком. А то натощак не хорошо пить. В голову будет финкель-пикель.

И я велел дать ячницу с луком.

L

Прошло часа полтора или два в каком-то чаду или угаре. Я был положительно пьян и убедился только в одном, что подпоить 12-летнюю девчонку хотя и можно было, но выпытать от нее что-нибудь было положительно невозможно.

Как только я заводил речь о Саре, она сейчас начинала бегать глазами, вертеться и шептать:

– Это не хороша история… не хороша, гашпадин! Дурна история! – И она крутила своей головой, с которой давно уже свалился платочек, и все черные, густые кудри растрепались во все стороны.

Когда я наконец пристал к ней, как говорится, с ножом к горлу, то она отделалась таким предложеним:

– Вы, гашпадин, – прошептала она над моим ухом, – напишите маленькую такую zcttelchen – записочку, а я передам ее Саре, непременно передам. А вы мне за это сделаете маленький гешенк.

Я согласился даже, что это был самый удобный путь открыться в любви и попытать счастья. Помню даже, предложению этому я весьма обрадовался, и не помню, как спросил еще шампанского.

Впрочем, в это время сознание мое работало уже совсем плохо.

Словно во сне представлялось мне, что Ришка – совсем не Ришка, а маленькая вакханочка, и что она сидит у меня на коленях, а половые поминутно заглядывают к нам и смеются.

Помню, что я кричал на них и бранился без церемонии. Помню, что и она бранилась с ними, плевалась и все звала меня куда-то в заднюю комнату.

Помню и эту комнату, маленькую, грязную, полутемную, с двуспальной кроватью, на которой была целая гора подушек. Помню, что я добрался до этой кровати, что привела меня туда Ришка и что она меня укладывала…

Помню еще что-то, но до того невероятное, отвратительное, что я охотно принял бы это за пьяный бред или за тяжелый кошмар.

LI

Я проснулся уже вечером на той же самой кровати, проснулся в весьма растрепанном виде. Подушка с кровати валялась на полу, Ришка исчезла, а с ней вместе исчез и мой бумажник, в котором было с лишком 600 рублей.

Положение было весьма скверное! Голова страшно кружилась, в глазах было зелено. Признаюсь, я даже подумал, что, может быть, в вино было что-нибудь подмешано. Но это подозрение сейчас же исчезло. Я спросил в трактире, куда девался мой бумажник, но, разумеется, никто мне этого не сказал, и все показали на жидовку.

Буфетчик был весьма скандализован этой пропажей и горячо советовал мне сейчас же обратиться в полицию.

– Всяка жидовская мзгля будет здесь воровать, а на наше заведение охулка! – говорил он. – Помилуйте!

Но в полицию я, разумеется, не обратился. Одна мысль, что я встречусь опять с полицмейстером после сегодняшнего пассажа в трактире, пугала меня, как пугает преступника сознание совершенного преступления.

Денег, бывших в моем кошельке, вполне было достаточно для расплаты в трактире. На другой день я первым делом обратился к одному доброму знакомому, у которого всегда были деньги, и сказал, что я потерял все, что взял с собой из деревни. Он искренно пожалел меня и дал сто