Книга Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

от королевской опеки и господства; это были годы «Отплытия на Китеру», «Жиль Бласа», «Эдипа», «Персидских писем» Монтескье. Регентство отправило Вольтера в Бастилию, но оно дало ему такую свободу и терпимость, каких он никогда больше не знал во Франции, даже в час своего триумфа и смерти.

IX. ВОЛЬТЕР И БАСТИЛИЯ: 1715–26 ГГ

Характерный отрывок из книги Сен-Симона описывает молодого выскочку, наделавшего много шума во времена регентства:

Аруэ, сын нотариуса, у которого мы с отцом работали до самой его смерти, был сослан… в Тюль в это время [1716] за несколько стихов, весьма сатирических и дерзких. Мне не стоило бы развлекаться, записывая такой пустяк, если бы этот самый Аруэ, став великим поэтом и академиком под именем Вольтера, не стал также… своеобразной персоной в республике писем и даже достиг своего рода значимости среди определенных людей.93

Этот молодой новичок, которому сейчас двадцать один год, описывал себя как «худой, длинный и бесплотный, без ягодиц».94 Возможно, из-за этого недостатка он порхал от одного хозяина или хозяйки к другой, приветствуемый даже в лордских кругах за свои искрометные вирши и готовое остроумие, употребляя ересь и разыгрывая галантность. Особенно блистал он в Ссо, где порадовал герцогиню дю Мэн сатирой на регента. Когда Филипп сократил вдвое количество лошадей в королевских конюшнях, Аруэ заметил, что лучше бы он уволил половину ослов, заполонивших двор его высочества. Хуже того, он, похоже, пустил в ход строки о нравах герцогини де Берри. Вольтер отрицал свое авторство, но эти строки были позже опубликованы в его «Сочинениях». Он придерживался этой стратегии отрицания почти до конца своей жизни, как простительной защиты от угрожающей цензуры. Регент мог простить насмешки над собой, поскольку они часто были незаслуженными; но его глубоко задевали нападки на его дочь, поскольку в большинстве случаев они были правдивыми. 5 мая 1716 года он издал приказ, согласно которому «сьер Аруэ, сын, должен быть отправлен в Тюль» — город в трехстах милях к югу от Парижа, известный своими пахучими кожевенными заводами, но еще не тонкой тканью, которая позже получила его имя. Отец Аруэ уговорил регента изменить место ссылки с Тюля на Сюлли-сюр-Луар, в ста милях от столицы. Аруэ отправился туда и был принят в качестве гостя нынешним герцогом де Сюлли, потомком великого министра Генриха IV.

Там он наслаждался всем, кроме свободы. Вскоре он написал стихотворение «Эпитет господину герцогу д'Орлеану», протестуя против своей невиновности и прося об освобождении. Оно было удовлетворено, и к концу года он вернулся в Париж, порхая и рифмуя, иногда непристойно, часто поверхностно, всегда ловко. Поэтому любая способная сатира, анонимно появлявшаяся на столиках кафе, приписывалась ему. В начале 1717 года появилась особенно острая диатриба, в которой каждое предложение начиналось со слов J'ai vu — «Я видел». Например:

Я видел Бастилию и тысячи других тюрем, наполненных храбрыми гражданами, верными подданными. Я видел, как люди жалеют о том, что находятся в жестком рабстве. Я видел, как солдаты гибнут от голода, жажды… и ярости. Я видел дьявола в женском обличье… правящего королевством…. Я видел, как разрушали Порт-Рояль…. Я видел — и это касается всех иезуитов, обожающих…. Я видел эти злодеяния, а мне еще нет двадцати лет.95

Очевидно, что эти стихи относились к Людовику XIV и госпоже де Ментенон, и они должны были быть написаны янсенистом, врагом иезуитов, а не нечестивым скептиком, который все еще питал добрые чувства к Обществу Иисуса. Настоящим автором был А. Л. Ле Брюн, который позже просил у Вольтера прощения за то, что позволил ему взять на себя вину.96 Но сплетни превозносили Аруэ за поэму; литературные собрания упрашивали его прочесть ее, и никто (кроме автора) не верил его отрицаниям. Доклады регенту обвиняли его не только в J'ai-vus, но и — и, по-видимому, справедливо — в латинской надписи «Puero regnante…» — «Царствует мальчик [Людовик XV]; правит человек, печально известный отравлениями и кровосмешением;… общественная вера нарушена [крах банка Лоу];… страна принесена в жертву надежде на корону; наследство, на которое рассчитывали; Франция вот-вот погибнет».97 16 мая 1717 года в письме де Каше было предписано «арестовать сеньора Аруэ и доставить его в Бастилию». Поэта застали врасплох в его комнатах, и ему разрешили взять с собой только одежду, которая была на нем.

Он не успел распрощаться со своей нынешней любовницей Сюзанной де Ливри; его друг Лефевр де Генонвиль занял место на ее лоне; Аруэ простил их философски: «Мы должны мириться с этими рогатинами».98 Через несколько лет Лефевр умер, и Вольтер написал на его память стихи, которые могут служить примером таланта молодого бунтаря к изящной поэзии и нежных чувств, которые всегда были в нем глубже, чем его сомнения:

Il te souvient du temps, et l'aimable Égérie, В прекрасные дни нашей жизни, Мы любим троих. La raison, la folie, Любовь, очарование и нежные ошибки, Все это объединило наши три чувства. Как мы счастливы! Даже с учетом этого недостатка, Триста лет прекрасных дней, Не откладывайте свою радость на потом. Молодые, здоровые, удовлетворенные, без средств к существованию, без предрассудков, В духах настоящего рождаются все наши желания, Как нужна нам эта огромная насыщенность? Мы обладаем большим счастьем, мы имеем удовольствие.99 II