Книга Миллиардер и я. Развод и девичья фамилия - Ирина Тигиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это ещё зачем? — нахмурился Константинидис.
— Наверное, чтобы не шли с пустыми руками, — я кивнула на огромное дерево, увешанное разноцветными лентами.
Вокруг дерева — массивная ограда, скорее похожая на витрину с выставленными в ней позолоченными статуэтками будды. Перед каждой статуэткой — место для подношений.
— Это — священное дерево Бо. Считается, оно выросло из одного из тридцати двух саженцев дерева, под которым Будда достиг просветления, и ему двадцать три тысячи лет, — я указала на ленты. — Местные записывают свои просьбы на кусочках ткани и привязывают их к ветвям. Если желание чисто и благородно, оно обязательно сбудется.
— Но перед этим нужно сделать подношение? — догадался Константинидис. — Дереву?!
— Ну да, — кивнула я. — Хочешь попробовать?
— Я похож на идолопоклонника? — фыркнул сизигос. — А для чего здесь столько будд?
— Их тридцать два — по количеству саженцев. Говорят, если согрешил, нужно обойти вокруг дерева тринадцать раз, брызгая водой на статуэтки, читая молитвы и вспоминая свои добрые дела. Тогда прегрешение будет прощено и карма очистится.
— Христос! — покачал головой супруг и двинулся к возвышавшемуся перед нами куполу. — Это и есть тот знаменитый храм, о котором ты говорила?
— Единственный в мире, построенный в виде полой ступы[1] — обычно ступы не полые, — уточнила я. — Видишь этот высеченный из камня полукруг перед самым входом? Это — «лунный камень», порог, символизирующий переход из мирского пространства в священное. Он состоит из семи уровней, соответствующих циклам существования. Нужно наступать на каждый по очереди, читая мантры и вспоминая о сделанных тобою хороших делах — тогда будешь достоин войти в…
— …Нирвану? — подсказал сизигос.
— Нет, в этот храм, — я шутливо толкнула его плечом. — Сможешь наскрести семь хороших дел, добрый христианин?
— Вряд ли, — в тон мне отозвался Константинидис. — Но, может, ты со мной поделишься, мать Тереза?
— А с чего ты взял, что мне и для себя-то хватит?
— В самом деле — с чего? Ведь в индуизме жёны почитают своих мужей? А ты…
— Настоящих — да, — перебила его я. — Ты-то здесь при чём?
По губам Константинидиса пробежала улыбка. Но он тут же отвернулся, будто не желая показывать, что ему весело, и нарочито маленькими шажками вошёл внутрь, наступив на все полукружия.
По узкой витой лестнице мы поднялись внутрь ступы — в просторный круглый зал. В центре его стояла ещё одна ступа — совсем небольшая. А вокруг, каждая лицом к «своей» стороне света — четыре золотых статуи будды.
— Мне кажется, или лица у всех разные? — Константинидис склонил голову набок, разглядывая одну из статуй.
— Кажется, разные, — улыбнулась я. — Будд очень много. Или забыл те тридцать две статуи внизу?
— Думал, это один и тот же…
— У каждого своё имя и порядок становления «просветлённым», — я насмешливо покачала я головой. — Чему только вас, санторинцев, учат в школе?
— Общаться с мужем во время медового месяца, а не читать про буддизм, джайнизм и… чем ещё ты калечила себе мозг половину полёта? — съязвил Константинидис.
— Наливаться шампанским было, конечно, веселее, — согласилась я. — Но кто бы рассказывал тебе сейчас о местной культуре, не «калечь я себе мозг половину полёта»? Хотя, понимаю, драться с варанами и дельфинами — гораздо интереснее!
И немного растерялась, когда развеселившийся супруг «ласково» ткнул меня локтем, чуть не выбив дух.
— Теперь на мне тренируешься?! — я шлёпнула его по спине, и он, дурачась, согнулся с видом, будто у него перебит позвоночник.
Я только покачала головой — ещё не видела благоверного в таком игривом настроении.
Закончив обход ступы, мы выбрались наружу и, обувшись, пошли гулять по городку. Всё это время Константинидис сыпал шутками и не очень острыми шпильками, явно пребывая в отличнейшем расположении духа. Я отшучивалась, старательно возвращала шпильки и… ловила себя на мысли, что прогулка в обществе супруга, в принципе, доставляет удовольствие и мне. Умеет же, когда хочет, малакас!
Мы бродили по узким улочкам, заглядывая в попадавшиеся по дороге лавочки, в которых продавалось всё — от золотых украшений до специй и аюрведических масел. Особенно впечатлила моего сизигоса лавка с традиционными ланкийскими масками:
— Вот это уроды! От одного взгляда на них хочется перекреститься!
— Не сдерживайся, — проронила я, снимая со стены пучеглазую зубастую маску с высунутым языком и кобрами вместо волос.
— Ланкийская Горгона? — Константинидис выглянул из-за моего плеча.
— В какой-то мере. Это «нага ракша» — маска демона-кобры. Как и изображение Горгоны, её используют для защиты от злых сил — в частности, змей. Может, тебе подарить — чтобы больше никто не кусал?
— Подари — если хочешь, чтобы я переселился к тебе на кровать, — согласился супруг. — На диване один на один с этим страшилищем не останусь!
— Тогда, пожалуй, мне стоит приобрести эту — для себя! — я потянулась к другой маске, с клювом и перьями вместо волос. — Она защищает владельца от злых людей и нежелательных гостей.
Супруг тихонько фыркнул, и тут же вскинул брови:
— Ещё и знаешь, для чего они?
— Конечно! Маски с выпученными глазами, клыками и всякой всячиной вместо волос, вроде перьев, змей или огненных языков, используют во время религиозных церемоний и в качестве оберегов. А с помощью вот таких, без волос, но с покорёженными лицами, — я махнула на стену, увешанную разноцветными масками с жуткими гримасами, — шаманы изгоняют из людей демонов болезней.
Константинидис хлопнул себя по бедру.
— Так и знал, что местная медицина и шаманство — одно и то же! Может, подарить одну из них твоему поклоннику-шарлатану?
— Уверена, он будет в восторге! Но ланкийцы различают восемнадцать демонов, вызывающих у людей заболевания — столько же и масок. Какую выберешь?
— Есть что-то вроде: «Посети медицинские курсы и перестань нести чушь про плохую энергетику»?
— Можем спросить, — подмигнула я и обратилась к владельцу лавки, зевавшему рядом. — Можно посмотреть во-о-он ту?
С помощью специального шеста он снял «пучеглазика» с языками пламени вместо волос, висевшего почти под потолком. Повертев маску со всех сторон, я подняла глаза на наблюдавшего за мной супруга.
— Этот не такой уж и страшный, правда?
— Неправда, — хмыкнул Константинидис. — Зачем он тебе?
— Не мне — тебе, — улыбнулась я. —