Книга Население: одна - Элизабет Мун

кастаньеты. Какое-

то насекомое ужалило ее в спину; она взяла мухобойку, которую смастерила из прутика и обрезков ткани, и почесала зудящую кожу.

Она знала, что эта благодать не будет длиться вечно. Через полгода все станет совсем по-другому. Но верилось в это с трудом. Благодаря оборудованию жизнь будет простой всегда. Если, конечно, ничего не сломается. Офелия проверяла машины каждый день и не находила никаких неисправностей; все показатели были в норме. Наверное, для них жизнь тоже стала проще, ведь обслуживать приходится всего одного человека.

На востоке вздымались огромные башни из облаков, ослепительно-белые сверху и растрепанные, будто грязные снизу. Приближался один из тех свирепых морских циклонов, что могли затянуться на несколько дней. Бывали годы, когда они обходили колонию стороной; бывало и наоборот, по два-три шторма за лето, способных погубить половину урожая. После обеда, когда становилось слишком жарко, Офелия обычно ложилась вздремнуть, но сегодня, вздыхая, заставила себя подняться и взяла корзину. До начала шторма нужно было оборвать поспевшие плоды и еще раз проверить оборудование.

Порывистый ветер переворачивал листья садовых растений, обнажая бледную изнанку. Переходя от дома к дому, Офелия собирала урожай, проверяла, закрыты ли ставни и двери, надежно ли заперты сараи. Высоко над головой тучи затягивали небо, и теплый желтый свет тускнел, приобретая белесый оттенок. Воздух сгустился; стало душно, липко и одновременно как-то зябко; по коже забегали мурашки. Дом заполнялся корзинами со спелыми помидорами, фасолью, перцем, кабачками, тыквами-горлянками и дынями; порывы ветра гоняли по комнатам густой овощной аромат. Когда посыпались первые капли дождя, Офелия закончила собирать урожай и пошла в центр.

Как она и ожидала, барометр в центре показывал низкое давление; жужжало штормовое предупреждение. Офелия отключила сигнал и вызвала экран с метеорологическими данными. Она и не думала, что система работает до сих пор, что Компания решила оставить метеоспутник на орбите. Облачный вихрь висел над морем, его края пока еще только касались суши. Офелия окинула взглядом цифры по бокам от изображения. Интересно, что они значат. Как бы там ни было, шторм будет сильный и скоро доберется до поселка – это главное, что ей нужно знать. Хорошо бы увести животных с пастбища, если получится… Во время шторма река выходила из берегов, и коров могло унести течением.

Офелия выглянула за дверь, и лицо тут же обдало водной пылью; подхваченный ветром дождь косо хлестал по улице. Уже почти стемнело, и очертания зданий растворялись в сумерках. Нет уж, не хватало еще бродить по темноте под дождем, разыскивая глупых животных; в конце концов, им должно хватить ума подняться повыше. А она дождется затишья и пойдет домой.

Когда шквал улегся, воздух стал тяжелый, липкий и навязчивый, как незваный ухажер. Офелия шлепала по лужам, вслушиваясь в странные звуки, доносящиеся издалека. Что это – шум ветра в лесу? А этот писк, эти стоны – скрип деревьев или крики животных? Она зашла в дом, и в ноздри ударил тяжелый запах овощей и фруктов, заполнивший теплый сырой воздух. С фонариком в руках она обошла дом и закрыла ставни тяжелыми брусьями, как всегда делала в шторм. Заперла кухонные двери – сетчатую наружную и сплошную внутреннюю. Потом вернулась в дом со стороны улицы и закрыла на задвижку сетку. Внутреннюю дверь она запирать не стала: пока ветер дует в другую сторону, в этом нет нужды.

Она успела напечь новую порцию лепешек, обжарить лук и нарезать свежих овощей, а потом поужинать в тишине, прежде чем налетел новый порыв ветра. По кухонному полу прошелестел сквозняк. «Бейся-бейся», – подумала Офелия. Они с Умберто строили дом на совесть и тщательно следили за его состоянием. Он выдерживал и не такие ветра.

Она легла в постель и заснула под завывания ветра, почти не слыша, как один шквал сменяется следующим, перемежаясь минутами тишины. Утром из-за двойных ставен не пробивалось ни капли света. Не нужно было выглядывать наружу, чтобы понять: шторм добрался до поселка. Ветер с воем гулял в переулках, через каждую щелочку в дом рвался сквозняк, гонимый его чудовищной силой. Офелия включила свет, порадовавшись, что электричество не пропало. В прошлые разы такого не случалось, но по детским воспоминаниям с другой планеты она знала, что в сильный шторм электростанция может выйти из строя.

Хотя снаружи завывал ветер, а по ногам, будто стая мышей, щекотал сквозняк, в доме было жарко и душно. Есть не хотелось, но Офелия заставила себя разрезать золотистую дыню из чьего-то огорода. Она надеялась, что, если съесть ее, пахнуть будет меньше, но одуряющий аромат никуда не делся. Может, открыть окно с подветренной стороны? Офелия вернулась в спальню и открыла внутренние ставни. Дынный запах последовал за ней, заструился мимо нее в окно. Она отступила в угол и тут же подпрыгнула: совсем рядом ударила молния, и за второй парой ставен вспыхнуло белым, а от раската грома в ушах зазвенело так, будто ее шарахнули по голове заступом.

Нет, лучше уж потерпеть приторный дынный запах. Когда сердце чуть успокоилось, Офелия снова закрыла внутренние ставни и легла, но кровать показалась ей недостаточно безопасной. Она нехотя встала, стащила с постели простыню и подушки. В чулане будет душно, зато можно не бояться молний. Она разложила постельное белье на полу и свернулась в своем гнезде.

Шум снаружи нарастал; ветер выл как животное, как демон, мечтающий добраться до нее и разорвать на куски. Офелия дрожала среди простыней и подушек, уговаривая себя заснуть. Она всегда плохо спала в грозу. С каждым раскатом грома она сжималась на полу с замирающим сердцем. Каждый звук, достигавший ее ушей, означал что-то плохое: что-то отвязалось и теперь бьется в окна и двери, что-то сломалось, и стихия вот-вот ворвется в дом.

В памяти всплыли давно забытые слова – молитвы, которым ее научила бабушка, когда молилась сама. В грозу верить в сверхъестественные силы было нетрудно. Офелия бросила молиться, когда вышла за Умберто. Не то чтобы он ей это запрещал – просто для него таких вещей, как религия, не существовало. Когда они подавали заявку на место в колонии, в графе «вероисповедание» он поставил прочерк, и Офелия не возразила. Вдали от семьи, среди людей, которые, если у них и были какие-нибудь религиозные убеждения и предрассудки, никак их не выказывали, без поддержки какого-либо подобия церкви ее детская вера развеялась сама собой.

Но теперь Офелия бормотала затверженные когда-то фразы, спотыкаясь на забытых словах, и это странным образом успокаивало. Скорчившись в тесном душном чулане, она провалилась в беспокойный, прерывистый