Книга На самом дальнем берегу - Урсула К. Ле Гуин

котором не отражалось никакого интереса к несчастным.

— Что стряслось с этими людьми? — спросил Аррен.

— Хазия. Она успокаивает и отупляет, освобождая тело от сознания. И дух тоже свободно бродит где угодно, но, возвращаясь в тело, снова требует хазии… Жажда растет, а жизнь укорачивается, потому что вещество это ядовито. Сначала появляется дрожь в конечностях, потом наступает паралич, а за ним — смерть.

Аррен смотрел на женщину, которая сидела, привалившись спиной к нагретой солнцем стене; она подняла руку, чтобы согнать мух с лица, но у нее получились лишь дергающиеся круговые движения в воздухе, словно она забыла, что хотела сделать вначале; теперь ее рука двигалась, подчиняясь приливу паралитической дрожи и судорожному подергиванию мышц. Движения эти напоминали некое заклинание, только лишенное какой-либо цели: наговор без всякого смысла.

Ястреб тоже поглядел на нее, но на его лице ничего не отразилось.

— Пошли дальше! — сказал он.

Он повел его через рыночную площадь к киоску под тентом. Полосы солнечного света, окрашенного в зеленый, оранжевый, лимонный, малиновый и лазурный цвета, падали на ткани, шали и плетеные пояса, выставленные на прилавки, и плясали, разбившись на множество цветных солнечных зайчиков в крохотных зеркальцах, которые украшали высокую с перьями шляпу женщины, продававшей ткани. Крупная, грузная торговка зычным голосом кричала речитативом:

— Шелка, сатины, полотно, меха, войлок, шерстяные ткани, шали с Гонта, кисея с Соула, шелка с Лорбанери! Эй вы, северяне, сбросьте свои шерстяные плащи, неужели вы не чувствуете, что солнце припекает изо всех сил? Ну-ка гляньте — неплохой подарок для девушки, оставшейся на далеком Хавноре! Посмотрите — шелка с юга, тонкие, как крылышки мотылька!

И она проворными руками развернула перед ними рулон тонкого, как кисея, шелка, розового с серебряной нитью.

— Нет, хозяйка, мы не женаты на королевах, — сказал Ястреб, и голос женщины загремел в ответ, как труба:

— Так во что же вы одеваете своих женщин, дерюжники? В парусину? Вот скряги — не могут купить отрез шелка для несчастной женщины, которая замерзает, поджидаючи их среди вечных северных снегов! В таком случае, вот вам гонтийская шаль — она поможет сохранить тепло долгими зимними ночами!

И она швырнула на прилавок огромную шаль, кремовую с коричневым, сотканную из шелковистого козьего пуха, привезенного с северных островов. Мнимый торговец протянул руку, пощупал шаль — и улыбнулся.

— Э, да ты, выходит, сам гонтиец? — взревел трубный глас, а головной убор кивнул, послав во все стороны тысячи цветных зайчиков, заметавшихся по тенту и по тканям.

— Это сделано на Андрадах — видишь? Здесь всего лишь четыре основных нити на ширину пальца. А в гонтийских шалях их шесть или больше, но меньше не бывает никогда… Ты лучше скажи, почему ты бросила магию и занялась этими тряпками и побрякушками? Когда я был здесь несколько лет назад, я видел, как ты доставала у людей из ушей огонь, превращая его в птиц и в золотые колокольчики. Все это выглядело куда более красиво, чем твое теперешнее ремесло.

— Ну, это вообще не было ремеслом, — сказала дюжая дама, и Аррен на мгновение встретил взгляд ее глаз, твердых и блестящих, как агаты — она глядела на него и Чеглока из-под беспокойного блеска и сверкания колышащегося головного убора из перьев и вспыхивающих зеркал.

— Но это же такая потеха — вытаскивать из ушей огонь, — произнес Чеглок непреклонно и в то же время простодушно. — Я-то думал, что ты покажешь этот фокус моему племяннику.

— Сами рассудите, — сказала женщина голосом, внезапно утратившим чуть ли не всю свою грубость. Она навалилась тяжелыми коричневыми руками и широкой грудью на прилавок и продолжала: — Понимаете, мы уже вообще не делаем таких фокусов. Народ и слышать о них не желает, он больше не верит в чудеса. А эти зеркала! Я вижу, ты помнишь мои зеркала, — и она тряхнула головой так, что отраженные цветные зайчики закружились вокруг них ошеломляющим вихрем. — Понимаешь, можно так заморочить человеку голову блеском и вспышками зеркал, словами и другими трюками, что ему начнет казаться, будто он видит то, чего не видит, чего на самом деле вообще нет. Я не стану тебе подробно объяснять, как это делается, но я могла заставить их увидеть все, что мне угодно: и пламя, и золотые колокольчики, и те наряды из золотой парчи, усыпанной алмазами величиной с абрикос, которыми я украшала матросов. Моряки уходили от меня, кичась так, будто являлись по меньшей мере Королями Всех Островов. Делала я и другую чепуху. Людей дурачить легко. Им только палец покажи — и они становятся как кролики, зачарованные змеей. Все люди похожи на этих кроликов. Но когда они понимали, что их провели и одурачили, то приходили в ярость и забывали, какое удовольствие только что получили от моих фокусов. И тогда лучше им в руки не попадаться. Поэтому я решила заняться другим ремеслом, и хотя, может быть, эти шелка совсем не настоящие и шали вовсе не с Гонта, — но все равно люди будут их носить — будут, как миленькие! Потому что какие бы ни были эти ткани, они существуют, и это не видимость и не воздух, как те одеяния из золотой парчи.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Чеглок. — Только что же получается: во всем Хорте не осталось никого, кто может вытащить из уха огонь или сотворить какую-нибудь другую магию?

Услыхав последние слова, женщина насупилась, выпрямилась и начала бережно складывать шаль.

— Те, кому нужны обман и видения, жуют хазию, — сказала она. — Поговори с ними, если так уж умираешь от любопытства!

И она мотнула головой в сторону неподвижных фигур вокруг сквера.

— Но здесь же были колдуны, которые заговаривали ветра для моряков и налагали чары удачи на их грузы. Они что, тоже занялись каким-то другим ремеслом?

Но она с внезапным взрывом ярости гаркнула во всю мочь:

— Если хочешь, есть среди них и колдун, притом очень хороший колдун, настоящий чародей с жезлом и прочим — видишь его вон там? Он плавал с самим Эгром, творил волшебный ветер, помогая отыскать богатые галеры — так он утверждал. Но все это была ложь, и капитан Эгр наградил его по заслугам — отрубил правую руку. Посмотри на него, вон он сидит, рот битком набит хазией, а в животе один воздух. Воздух и ложь! Воздух и ложь —