Книга Сбывшиеся сны Натальи Петровны. Из разговоров с академиком Бехтеревой - Аркадий Яковлевич Соснов

«Слушай, здесь столько этих кувыранных (эвакуированных), я ж тебе за картошку что хочешь куплю или выменяю. Мы в этом году сто шесть мешков картошки собрали». Для меня это была довольно абстрактная цифра, никогда не приходилось покупать картофель мешками. Так что всячески она меня соблазняла, приглашала на их вечеринки. Как я не спилась! А потому что не пила самогон.

И вы ходили на вечеринки?

Попробуй не пойди. В деревне ведь свои порядки. Деревня далеко от власти, какой бы то ни было. Знаете, уже после войны мне на глаза попалась книга «Сержант в пустыне» или что-то в этом роде. Там говорится, что в пустыне младший офицер – абсолютная власть, второй после Господа Бога, потому что до другой власти не добраться, да ее и не требуется. Так и в деревне заведено. Вечером молодежь сидела на крыльце какого-нибудь дома и «общалась».

Вы ходили с подругами или тоже одна?

Аркадий Яковлевич, какие подруги! Моих сверстниц из детского дома отправили в Ярославль, на фабрику. Те, кто остались, были много младше меня, тринадцати-четырнадцати лет. Найти подругу в деревне тоже не получалось. Была одна приятная девушка, но меня к ней в дом приглашали как медсестру, а не как Наташу… Но, к чести деревенской публики, поползновений грубых не позволялось, никто пальцем до меня не дотронулся. То ли я себя здорово держала, то ли так проявлялось уважение к человеку, который не дает повода. Слава богу, что вечеринки были наискосок от моего дома. Так что никто из поклонников меня не провожал, сама сбегала.

А вашим домом вы называете…

Это был дом тетки Домны, которая мне сдала второй этаж. И цену гуманную назначила.

В этой деревне был медпункт?

Да, но не деревенский, а детдомовский: комната, где за перегородкой у меня были всякие лекарства. По сути сестринский или фельдшерский пункт. Туда примерно раз в неделю приходил врач из Некрасова – о, какой противный человек! Ничем не помогал, только ругался, что я деревенских не принимаю. А деревенские приходили ко мне прямо на дом либо меня звали. На мое счастье, ничего сложного. Только однажды двое или трое детдомовских мальчишек отравились беленой. Я на всю жизнь запомнила, что это такое. Все-таки было не очень сытое время, ребята после блокады, нашли в лесу эти ягоды и объелись.

Я думал, это только поговорка такая.

Нет, что вы. У них галлюцинации начались, пытались карабкаться на стену или насквозь через нее пройти.

И как вы их лечили?

Просто следила, чтобы они что-нибудь не натворили. А наиболее серьезный случай – у одного из наших мальчишек был сильнейший авитаминоз, буквально погибать начал. Я делала настой из еловых иголок и поила его. В общем, помогла выкарабкаться.

То есть студентка Наташа выехала с детдомом в деревню, но работала медсестрой…

Пришлось самоопределяться. Когда начались осенние полевые работы, я спохватилась и вспомнила, что мне надо учиться. Выбрала ближайший к Ярославлю город, где есть медицинский институт, – Иваново. Отправилась туда, показала свои конспекты за первый курс. Меня согласились принять на второй курс лечебного факультета – других не было, если досдам физику и химию, по остальным предметам просто поспрашивали. И я проучилась два года в Иванове, жила в общежитии[7].

Там подругами обзавелись?

С соседками по комнате сложились своеобразные отношения. То ли в войну люди стали практичнее, то ли это провинция практичнее города. Девочка, которая мне нравилась, сказала открытым текстом: «Я бы с тобой дружила, но ты бедная. У меня что-то есть, мне выгоднее дружить с тем, у кого тоже что-то есть, чтобы нам легче прожить». Оставалось принять это за данность. В комнате нас было четверо. Две девушки местные, одна тоже эвакуированная, но ей мама помогала. Мне никто не помогал. Самая красивая ходила чуть ли не в соболях. Это эвакуированные продавали вещи, а ее родители имели возможность покупать. Все они, возвращаясь от родных, привозили сумки с едой, которая могла портиться, но держали ее под замком. Я же голодная, вдруг что-нибудь у них стащу. Особенно когда наступала моя очередь дежурить. Мыть пол я не очень-то умела, пришлось учиться. Субъективно я сильнее голодала, чем в блокадном Ленинграде, где был детский дом, – когда я на пустой желудок возвращалась из института, мне что-то давали поесть. Здесь же никому не было дела до меня. Хлеб мы получали, в остальном каждый выкручивался сам.

Знаете, я всегда отвечаю на письма – от сослуживцев, от больных, от читателей. Только те, что явно не ко мне, отправляю по инстанции. И вот уже в пору директорства и членства в академии получила письмо от одной из этих ивановских студенток. Написано было так, будто они меня всей душой любили. Будто они на всю жизнь счастливы оттого, что жили и учились вместе со мной. Ругаться, укорять за прошлое – смешно. И я ей не ответила – это максимум, что я могла для нее сделать.

А по сути, они вполне прилично ко мне относились, только боялись, что, не дай бог, я что-нибудь стибрю. Житейская предосторожность. С тех пор мне все время хочется людей накормить, тем более когда появилась такая возможность. Это желание до патологии доходит. Ко мне приходят рабочие что-то починить – первым делом сажаю их за стол. Мне спокойнее, если сначала они поедят. Хотя принято сначала выполнить работу, а потом закусить. Нет, я их почти заставляю. Похоже на абсурд, но это правда. Не могу сказать, что это доброта или норма. Это наследие, пережиток того, что я испытала, с чем столкнулась.

Не думаете, что вы «заслужили» такое отношение как дочь врага народа?

По-настоящему явно это клеймо проявилось лишь несколько раз. Еще до войны я с удовольствием занималась пением во Дворце пионеров у милой и толковой учительницы. Оказавшись в детском доме, я неосторожно сообщила ей о том, что произошло с моей семьей. Она меня выгнала со словами: «Обманщица, почему ты сразу мне об этом не сказала? Какое право ты имела ходить в этот прекрасный дворец?!»

В Иванове директор института Кононенко[8] вызвал меня и с сожалением сказал, что не может представить меня на Сталинскую стипендию, ему не разрешат… Было обидно, ведь училась я легко, с ощущением «чего ж тут сложного: прочитаешь – запомнишь, а уж если послушаешь, запомнишь навсегда». Особых развлечений в Иванове не было, и лекции никто не пропускал. Туда съехались педагоги из разных мест, в том числе очень хорошие. Был такой