Книга Рим и эллинизм. Войны, дипломатия, экономика, культура - Александр Павлович Беликов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поведение царя во II Пунической войне объясняется одинаковым страхом перед Римом и Карфагеном[305]. Канны могли стать началом карфагенского господства, чему Филипп не желал помогать, он имел целью сохранить свободу Греции от Карфагена[306]. Путём союза он добился невмешательства Ганнибала в Грецию, которая признавалась сферой интересов только Македонии[307]. Очевидно, это и было главной причиной союза. Воспользовавшись войной, царь мог вытеснить римлян с Балкан, опираясь на помощь Карфагена, но сам ему никакой помощи оказывать не собирался! После победы Ганнибала владения Филиппа были бы защищены званием карфагенского союзника, в договоре на этом сделан особый акцент – «мы не будем злоумышлять друг против друга…» (Polyb. VII.9.8). В целом это обычная формулирова для эллинской дипломатии, но для Филиппа V она была реально очень важна. После победы Карфагена царь, даже независимо от результатов своей войны с квиритами в Иллирии и даже своих собственных усилий в ней, добивался ухода римлян с Балкан, так как по договору это было условием мира союзников с Римом.
Нет оснований считать, что Италия «определялась сферой интересов Карфагена, куда царь вмешиваться не будет»[308], – в тексте договора ничего об этом нет. Филипп не имел интересов в Италии, ему хватало забот на Балканах. Он беспокоился только об удержании Греции[309].
Следующий сложный вопрос – определение агрессора в I Македонской войне[310]. Многие отводят эту роль Филиппу. Агрессивность проявила Македония, пытавшаяся отнять у Рима Иллирию, в которой он был заинтересован[311], политика Рима была оборонительной. Внешне всё так и выглядит: Филипп напал, римляне защищались, но такая оценка довольно поверхностна. С другой стороны, Дж. Файн полагает, что оборонительной была политика Македонии[312]. К.А. Ревяко называет агрессором только Рим и отрицает агрессивность царя[313].
В действительности агрессорами являются обе стороны. Македония была заинтересована в Иллирии не менее, чем Рим. Для Рима Иллирийские войны были превентивными, вызванными его агрессивной борьбой с Карфагеном. Для царя война за изгнание римлян была такой же, обусловленной агрессией в Греции и нежеланием иметь здесь конкурента. «Оборонительный империализм» продемонстрировали обе стороны, их столкнули агрессия Рима против Карфагена (в перспективе – и против Балкан), и Македонии – против Греции. Появление Рима на Балканах было опасно для македонской гегемонии, но эта опасность не имела ярко выраженного характера и не так бросалась в глаза. Вторжение Филиппа в римские владения представляло непосредственную угрозу римским интересам, поэтому из двух агрессоров таковым порой признаётся только Филипп.
Другой спорный вопрос – это готовность царя воевать в Италия. Господствует имение, что царь мечтал об этом[314], только немногие подвергают это сомнению[315]. Д. Мэй признаёт, что попытки Филиппа вытеснить римлян из Иллирии были объективно более полезны для него, чем поход через Адриатику[316]. Вообще уверенность, что Филипп желал воевать в Италии, основывается всего лишь только на трёх указаниях источников, другие свидетельства вторичны и опираются на них:
1. Амбиции Филиппа и его мечты о мировом господстве (Pol. V.108.5). Это утверждение Полибия бездоказательно и не заслуживает доверия. 2. Для переправы в Италию царь считал нужным покончить с делами в Иллирии (Pol. V.108.4). Ему не удалось захватить Иллирию, но не это было причиной того, что он так и не появился в Италии. После овладения Иллирией ему было просто незачем воевать в Италии. Оба предыдущих пассажа Полибия полностью опровергаются приведённым самим же автором текстом договора с Ганнибалом. 3. Царь обязался переправиться в Италию и участвовать в войне, после победы Италия и добыча остаются Ганнибалу. Затем обе армии отправляются на Восток и воюют, с кем укажет Филипп (Liv. XXIII.33). Причём Балканы остаются Филиппу (Liv. Ibid.). Почти теми же словами излагают договор Евтропий – «по искоренении римлян переправляются в Грецию» (III.VII), Аппиан (Маc. I) и Зонара (IX.3). Небывалые условия! «In has ferme leges…» – «на таких примерно условиях…» (Liv. XXIII. 34.1) был заключён договор царя с пунийцем. Отсюда следует, что самого документа Ливий не видел и излагает тенденциозных анналистов. Предполагалось, что царь сможет выставить 200 кораблей (Liv. XXIII.33), – это доказывает фальсификацию, так как у Филиппа практически не было флота (о чём могли не знать анналисты).
Вариант Ливия имеет сторонников в основном в старой литературе[317]. Положение царя в Греции было достаточно прочным[318], ему незачем было принимать на себя такие тяжёлые обязательства (анналисты плохо знали ситуацию в Греции!). Едва ли он желал вмешательства пунийцев в греческие дела[319]. Логичнее было самому вытеснить римлян из Иллирии. «Условия невероятны, даже нелепы, что доказывает и документ, приведённый Полибием»[320]. По мнению М. Олло, упоминаемый Ливием договор поддельный, сфабрикован анналистами и не заслуживает внимания[321]. Текст Ливия ошибочен[322].
Полибий, несомненно, приводит подлинный текст договора[323]. Римляне захватили македонских послов с текстом соглашения (Liv. XXIII. 34; App. Mac. I) – очевидно, автору позволили снять копию в архиве, он даёт буквальный перевод с финикийского. Если версия Полибия расходится с вариантом Ливия, то в данном случае доверять следует именно и только Полибию. По Полибию (VII. 9), союзники обязались воевать до победы, затем Рим очищал Балканы и не должен был туда вмешиваться. Это выражено предельно конкретно и чётко (см.: Polyb. VII.9.13–14), меж тем как обязательства союзников изложены очень неопределённо. Стороны согласились на взаимную помощь, но в тексте договора нет ни слова об обязанности царя высадиться в Италии.
Не предусматривалось и «уничтожение» (Liv. XXI.30) Рима – в текст договора введён пункт, что союзники помогут друг другу в случае будущих войн с Римом. Соглашение – скорее договор дружбы, чем военный наступательный союз. Стороны вели себя не очень честно: Филипп не собирался оказывать реальную помощь, а для Ганнибала союз имел форму берита[324], личного договора – что не налагало на карфагенское правительство абсолютно никаких обязательств.
Филиппа напрасно обвиняют в вялости и «нерешительности»[325] – Полибий отмечает присутствие духа, энергию царя, способность действовать и смелость на войне (IV.77). Скорее у него был даже избыток энергии[326]. Нельзя объяснить его бездействие «отсутствием флота»[327] или тем, что римские корабли «помешали»[328] ему высадиться в Италии. У Филиппа было некоторое количество ахейских, вифинских и карфагенских кораблей, позже он даже думал дать бой римскому флоту, господствовавшему в Ионическом море (Liv. XXVII.30.15–16), но для крупного десанта в Италию их
