Книга Воспоминания комиссара-танкиста - Николай Андреевич Колосов

опыт политико-воспитательной работы ограничивался скромными пределами подготовки ротного командира. Во-вторых, не так-то легко становиться начальником для тех, с кем вместе учился. В коллектив, где я провел три года на положении слушателя, мне пришлось вернуться в совершенно ином качестве. Меня это не просто волновало – пугало. Все абсолютно мои подчиненные были проинформированы, кто я такой, как оказался на политработе. Единственное, что хоть как-то, иллюзорно могло меня утешить, так это то, что пришли первокурсники, и для них я был уже выпускником академии, а не недавним однокашником. Мое положение затруднялось еще и моим невеликим званием – в то время как я был капитаном, среди слушателей оказалось немало майоров и полковников…

Войти в коллектив в новом качестве мне помогли Веденеев и Калихович. Да и вообще – слушатели в основном отнеслись к моему назначению с пониманием.

Сейчас, когда пишу я эти строки, вспоминая давних своих товарищей, не могу не преклоняться перед ними. Это не просто высокие слова – действительно, у нас учились воистину замечательные люди. В академию стали прибывать командиры – участники боев в Испании, первые лицом к лицу встретившиеся с фашистами, воевавшие с ними и побеждавшие их. Боевой опыт воинов-интернационалистов следовало в полной мере использовать для обучения слушателей. Руководству факультета нужно было добиться, чтобы Герои Советского Союза, орденоносцы, пользующиеся громадным авторитетом среди слушателей, стали примером и в учебе. Необходимо было, чтобы не только награды и былые заслуги определяли авторитет командира, но и то, как он относится к выполнению своей главной задачи на сегодняшний день – к учебе, подготовке к продолжению службы в войсках…

В установлении контактов с боевыми командирами помогло мне то, что многие из них прошли школу «Калиновки». Например, Сергей Яковлевич Лапутин, которого я помнил еще младшим лейтенантом, прибыл в академию майором, Героем Советского Союза. Этого высокого звания он в бронетанковых войсках был удостоен одним из первых.

Про Сергея мне хочется рассказать особо. Однажды в бою с фашистами его бэтушка завалилась в ложбину. Правая гусеница застряла, левая – крутилась вхолостую. Танк окружили марокканцы[41], что-то кричали, предлагая, видимо, экипажу сдаться. Танкисты не отвечали. Вражеские солдаты попытались вытащить машину своими автомобилями, но это не получилось. Через смотровую цель Лапутин увидел, что марокканцы стаскивают к танку сушняк, поливают его бензином и маслом: они решили поджечь машину. Советские бойцы оставались на своих местах, предпочитая смерть плену. На счастье, враги отказались от своего намерения – много ли корысти в сгоревшем танке? Им хотелось непременно захватить машину целой, а экипаж – живым.

На крыле танка размещался ящик с инструментами и запасными принадлежностями. Неприятельский солдат открыл его, достал гаечный ключ, залез на башню и принялся откручивать головку болта, крепившего командирский люк. Когда Сергей увидел, что болт над его головой вращается, то понял, какая опасность грозит экипажу. На счастье, часть инструментов находилась в самом танке. Взяв гаечный ключ, командир начал закручивать болт в обратную сторону.

Наверное, солдаты наверху периодически меняли друг друга, потому как работа там почти не прекращалась. А Лапутин мог действовать только один: в тесноте бронированного корпуса никто из членов экипажа не мог ему помочь. К тому же нельзя было остановиться ни на минуту. Он сидел на корточках и упорно, безостановочно закручивал этот проклятущий болт.

Поединок продолжался свыше двух часов, показавшихся танкистам двумя вечностями. Но тут раздалась близкая стрельба. Солдат, сидевший на башне, тяжелым мешком свалился вниз. Подоспевшие наши танкисты поставили дымовую завесу, и под ее прикрытием другой БТ вытащил застрявшую машину.

Двухчасовое сидение на корточках, ни с чем не сравнимое нервное напряжение сделали свое дело: у Сергея впоследствии нередко болели ноги. Но он, мужественный человек, старательно скрывал это от товарищей…

Из Испании прибыли также два старших лейтенанта: Герои Советского Союза Павел Семенов и Виктор Новиков. В период боев они были рядовыми солдатами, потом остались в кадрах, получили командирские звания и были направлены на учебу. Замечательные это были ребята!

Именно они трое – Герои Советского Союза С. Лапутин, В. Новиков и П. Семенов – выносили Боевое знамя академии во время парадов и торжественных построений. Сергей был знаменщиком, Павел и Виктор – ассистентами.

Кстати, строевой подготовке у нас уделялось большое внимание, а каждый понимает, что знаменной группе тут приходилось труднее всех. Но слушатели не жаловались. Бывало и так: тренировка на плацу продолжается уже не первый час, все порядком устали. Я замечал: Лапутин и ассистенты маршируют без всякого желания. Подойдешь, скажешь:

– Ребята, держитесь! Вы же лицо нашей академии, не подведите родные бронетанковые войска!

Что ж, улыбнутся в ответ, подтянутся – и тренируются вновь. Подвести наши бронетанковые войска они никак не могли…

Командиры, приехавшие из Испании, назывались среди нас «испанцами». Как и все интернационалисты, во время боев на Пиренеях они звались испанскими именами, хотя на местных жителей походили очень мало. Исключение составлял помощник начальника курса полковник Владимир Кальнов, которого я также помнил по бригаде имени Калиновского, – темноволосый, кареглазый, с небольшими черными усиками, очень солидный. А остальные – как на подбор белобрысенькие, истые русаки, славяне…

Следом за «испанцами» начали прибывать к нам слушатели, крещенные огнем на Халхин-Голе: Герой Советского Союза майор Константин Николаевич Абрамов, майор Михаил Григорьевич Михайлов, капитаны Михаил Павлович Агибалов, Михаил Алексеевич Лукин, старшие лейтенанты Василий Романович Филонов, Алексей Васильевич Кукин, другие товарищи. Вскоре приехали участники боев в Финляндии – старший лейтенант Валентин Федорович Кулабухов, лейтенанты Иосиф Исаакович Маковский, Сергей Федорович Ячник… Всего же среди слушателей факультета весной 1941 года были 21 Герой Советского Союза и 72 орденоносца.

Вопросы обеспечения личной примерности участников боевых действий мы обсуждали с начальником факультета ежедневно. Говорили буквально о каждом Герое Советского Союза, об орденоносцах. Из их числа явно выделялись своей подготовкой и добросовестностью, желанием учиться полковник Кальнов, майоры Лапутин и Абрамов. Это были лучшие наши слушатели. Но были и такие товарищи, которые решили, что академия для них – чуть ли не разновидность отдыха после боев, нечто вроде санатория. Помнится, по этому поводу у меня произошла стычка с одним капитаном, кавалером орденов Красного Знамени и Красной Звезды. В «Калиновке» он пользовался репутацией исправного командира. Теперь же – заметно изменился: к учебе относился с прохладцей, ленился. Пришлось сказать ему, что его поведение может размагничивающе подействовать на других. В ответ услышал совершенно неожиданное:

– Да ты что, Николай, зазнался, как большим начальником стал? Брось! Я свою главную академию в боях прошел!

Было сказано еще несколько неприятных слов. Я растерялся. Панибратство,