Книга (не)ваша девочка - Арина Арская

маму, у которой высохли слезы на красных слезах.

— Девственность от двадцати до пятидесяти, — Тимур тоже взирает на нее. — Ночь с эскортницей от пяти до десяти.

— Что же, — стучу пальцами по столешнице. — Смысла нет скромничать. Буду брать по верхней планке. Пятьдесят за девственность, еще пятьдесят за мою попу, на которую Уваров облизывается, и сто за пять ночей по двойному тарифу.

Когда озвучила вслух ценники, мне будто полегчало. Я осознала, что я товар.

— Аня… — шепчет мама.

— Вырезаем почку? — вопросительно изгибаю бровь.

Опускает глаза, а Петр Романович смеется, хлопая себя по колену.

— Такие расценки вас устроят, господа? — поворачиваюсь вполоборота к Роме и Тимуру.

— Вполне, — хмыкает Тимур.

— Какой позор, — мама накрывает лицо руками. — Аня, зачем ты так?

— Мам, я очень надеюсь, что ты разберешься с кредитами, с квартирой, которая в залоге, — меня мутит, поэтому я встаю и хромаю к раковине, у которой стоит графин с водой. Наливаю в стакан воды и делаю глоток, — но помощи у меня больше не проси. Я не хочу, чтобы Андрей остался без почки и подвергать его опасности, но его последующие ошибки и капризы меня не касаются. Он взрослый мальчик.

— Аня, — хрипло и плаксиво отзывается мама, — я тебя не так воспитывала.

— Уходи, — делаю еще один глоток, наблюдая, как с крана срывается капля воды. — И вы, Петр Романович тоже. Вопрос с деньгами теперь решаете с Тимуром и Ромой.

— Завтра деньги будут, — спокойно заверяет Рома.

— Налом.

— Без проблем, — также умиротворенно отвечает Рома.

— Стоило требовать больше? — Петр Романович смеется и достает из внутреннего кармана визитку и кладет на стол. — Завтра буду ждать звонка, — тяжело встает и улыбается маме, — после вас, мадам.

Мама поднимается, бросает на меня беглый взгляд и семенит прочь, прижав сумку к груди. Хлопает дверь, и Тимур шагает из кухни. Рома разворачивается в мою сторону. Раздается щелчок замка, и я внутри вся сжимаюсь. Возвращается Тимур и приваливается к косяку плечом:

— Ну что, Анечка, на колени, — и расстегивает ширинку. — Приступим к аперитиву.

Глава 21. Наша умница

Отставляю стакан. Я солгу, если скажу, что я вся преисполнилась продажной смелости и холодной стервозности. Нет. Мне все еще стыдно и от всей ситуации тошно. Отставляю стакан, а Тимур с улыбкой высвобождает эрегированный член из ширинки.

Возмущения, кстати, не чувствую. Я понимаю, что теперь точно не стоит ждать от него обходительности и уважения. Я озвучила цены и дала согласие быть шлюхой. Подхожу, едва заметно прихрамывая, и вглядываюсь в глаза. Его подростковая и влажная мечта отодрать высокомерную отличницу претворяется в жизнь. Поглаживаю его по щеке и слабо улыбаюсь. После опускаюсь на колени.

Внимательно разглядываю член, который едва заметно подрагивает. Пробегаюсь пальцами по стволу до основания, и мягко покачивается. Головка будто отполированная блестит и немного темнее у края уретры. Я лишь в теории знаю, что такое минет, и немного в растерянности. Где-то на краю сознания мелькает мысль, что мне не помешала бы строгая и точная инструкция, как в учебнике.

Касаюсь кончиком языка уздечки под шумный выдох Тимура. Чувствую трепет его плоти, которая незамедлительно откликается на мою ласку. Сжимаю пальцы в кулак на основании члена, на секунду в нерешительности замираю и обхватываю губами головку.

— И без зубов, Анечка, — поглаживает по затылок.

Обсасываю головку и немного поддаюсь лицом к паху. Рот широко раскрыт, язык прижат. Ухожу назад и тщательно смачиваю ствол слюной. Скользнув по нему рукой, вновь смыкаю губы, за которым прячу зубы. Глубоко зайти не могу и мне кажется нереальным достигнуть губами даже половины члена. Только головка касается корня языка, я ухожу назад.

— Расслабься, Анечка, — собирает волосы. — Ты вся напряженная.

Отпрянув, поднимаю глаза.

— Открой ротик и язычок вытащи, — пробегает пальцами по скуле.

Я подчиняюсь, пусть у меня и щеки горят от стыда.

— Вдох, — проводит головкой по языку и улыбается.

Медленно вдыхаю, и Тимур уверенно проскальзывает в рот. Вздрагиваю.

— Расслабься.

Я кукла. Не человек без воли собственных желаний. Мягким, но решительным толчком проникает за корень языка. Меня схватывает болезненный спазм, но Тимур крепко удерживает меня за волосы. Хочу втянуть язык, но не могу. Несколько фрикций, от которых глотку распирает болью, и Тимур резко выскальзывает. Кряхчу, отплевываюсь и кашляю.

— Посмотри на меня, — требовательно шепчет Тимур.

Поднимаю взгляд. Весь подбородок у меня в вязкой слюне.

— Открой рот, высунь язык, вдох и расслабься.

Разеваю рот так широко, как только могу. Наслаждайся, подлец, своей властью. Я подчинюсь ей.

— Вдох, Анечка.

Толчки глубже. Спазмы сильнее. Закрываю глаза, и Тимур рывком входит в глотку между болезненными сокращениями. Я раскрыта, уткнувшись носом в ширинку. Нежные ткани и хрящи растянуты неумолимым вторжением.

— Умница, — сдавленно шепчет Тимур.

Толчок за толчком. Упираюсь слабыми руками в бедра, но Тимур каждый раз с рыком ныряет за мои гланды.

— Отдышись.

Выпускает из хватки. Захлебываюсь в кашле, слюне, что напоминает густую слизь, и слезах. Слабо со стоном сглатываю и поднимаю лицо. Открываю род и делаю вдох. Пропускает волосы сквозь пальцы с ласковой улыбкой, проводит головкой по щеке к языку и вновь вторгается под мое мычание. Резкие движения обрываются рыком и глубокими короткими толчками.

Давит на затылок. Глотка полнится мягкой пульсацией, что потоком устремляется в спазмирующие глубины. Боль обращается в онемение. Я не чувствую челюсти, губ языка и шеи. Дергает за волосы назад. С кашлем и хриплыми стонами заваливаюсь в сторону. Опираюсь на дрожащие руки с раскрытым ртом. Подбородка тянется слюна.

— Анюта, — слышу над собой голос Ромы. — Посмотри на меня.

Глава 22. Талант или обман?

— Посмотри на меня Анюта, — повторяет Рома.

Голос ласковый, проникновенный, и, возможно бы, сердечко затрепетало, если бы он не был молчаливым наблюдателем происходящего изврата. Поднимаю глаза и рот не закрываю, потому что смысл? Мне же второго надо обработать. Улыбается, но что странно без презрения или отвращения, которое должно было промелькнуть в его глазах.

Есть любопытство, но не более того. Я прихожу к выводу, что