Книга Алиби - Андре Асиман

предметы и цвета интересовали Моне меньше, чем атмосфера и неуловимая и, как он ее называл, «сказочная» сущность Бордигеры. «Мотивы для меня на втором месте по важности, — пишет он в другом месте. — Я хочу воспроизвести то, что находится между предметом и мной». То, чего он доискивался, подвешено между зримым и незримым, между здесь и сейчас и воображаемым где-либо в другом месте. Земля, свет, вода — это беспорядочное скопление бесконечных бессмысленных вещей; искусство состоит в том, чтобы открыть, выстроить, чтобы обуздать хаос.

В конечном итоге Моне, видимо, больше всего нравился ритуал работы над картиной, так что запечатлеть он хотел не саму Бордигеру, а ритуал запечатления Бордигеры — возможно, в память о том первом разе, когда он увидел Бордигеру и захотел ее написать, или о втором, когда он наконец приехал сюда с мольбертом и кистями, или о третьем, когда он понял, что запечатление этого городка ему больше по душе, чем сам городок, ведь то, что ему по душе, заключено скорее в нем, чем в городке, хотя без городка наружу этого и не вытянешь.

Через много лет после знакомства с этой репродукцией в настенном календаре я наконец-то случайно увидел третью картину Моне с изображением того же здания на выставке в галерее Уилденстайна в Нью-Йорке. То же отсутствие части дома, та же растительность, то же небо, тот же намек на пляж совсем неподалеку, вот только третий этаж, которого нет на двух первых полотнах, здесь виден полностью — даже столбики балюстрады, опоясывающей балкон, почти различимы. Есть и другой вариант: на заднем плане высятся не увенчанные снеговыми шапками горы, а Бордигера-Альта, città alta, старая часть городка — как это часто бывает со старыми итальянскими городами, она лепится на вершине холма и построена раньше, чем borgo marino на берегу. Такая инверсия тоже типична для Моне. Он хотел видеть, как сцена выглядит с обратной стороны.

Мне хочется войти в этот дом, стать его владельцем. Я начинаю населять его воображаемыми лицами. Сам собой складывается некий сюжет, пляж манит меня неистовее прежнего. Будто непримечательный персонаж мультфильма, рисующий на стене план прохода к запасному выходу, я отыскиваю путь внутрь виллы и начинаю воображать себе скучную рутину, в которой погрязнет ее обладатель.

И вот настает день, когда — совершенно случайно — у меня возникает возможность поехать в Бордигеру, увидеть все своими глазами. Мне предстоит прочитать лекцию на озере Комо, и, чем лететь напрямую из Нью-Йорка в Милан, я решаю полететь в Ниццу, а оттуда поехать поездом в Италию. На автобусе от аэропорта до железнодорожного вокзала в Ницце двадцать минут, еще пятнадцать уходит на покупку билета, а дальше вот ведь повезло — еще через пятнадцать отправляется поезд в Италию. Через час я уже в Бордигере. Поезд останавливается. На платформе слышны голоса. Двери открываются, я выхожу. Именно этого я и ожидал. Часть души отказывается признавать, что искусство с реальностью способны достичь такой задушевности.

Я не хочу брать такси, хочется помедлить, дойти пешком до моей гостиницы. Прямо от небольшого вокзала до самого центра городка проложена широкая, усаженная пальмами улица под названием Корсо-Италия, некогда известная как виа Реджина-Елена. Попал я сюда — всегда знал, что так и будет, — в самом начале дня. В городке тихо, свет изумительный, бирюзовое море смирнее некуда. Настал мой миг с Моне.

В Бордигеру я приехал ради Моне, а не Бордигеры — так люди ездят в Ниццу увидеть то, что видел Матисс, в Арль и Сен-Реми — глянуть на мир глазами Ван Гога. Я приехал увидеть то, чего, как мне прекрасно известно, не существует. Художники в принципе не учат нас видеть лучше. Они учат видеть иначе, чем видеть положено. Я хочу увидеть Бордигеру глазами Моне. Хочу увидеть и то, что лежит передо мной, и то, что для него было зримым, но чего там вообще-то нет, оно лишь обволакивает его картины призраком позабытого пейзажа. Моне, скорее всего, черпал из некоего источника, находившегося в нем, а не в Бордигере, но его присутствие узнаваемо — так, будто он всегда был и внутри нас самих. Искусство существует не чтобы видеть, а чтобы опознавать. Бордигера нужна была Моне как средство увидеть то, что он заметит в миг запечатления, а не раньше; Моне нам нужен, чтобы опознать то, что мы давно искали, с пониманием, что не видели этого никогда.

Я говорю себе: первой остановкой станет дом на виа Романа, второй — колокольня, третьей — сад Морено. По счастью, и гостиница моя тоже на виа Романа.

Я иду и не верю собственным глазам: растения и деревья повсюду. Насыщенные запахи, чистый, свежий, тропический воздух. Прямо передо мной — мандариновое дерево. Что-то мне говорит, что лимоны, растущие в горшке, ненастоящие. Я протягиваю руку сквозь изгородь, трогаю. Настоящие. Огромное здание конца XIX века, окруженное высокими пальмами, возвышается на холме там, где Корсо-Италия пересекает виа Романа. Нужно мне было там забронировать номер. Выясняется, что бывший гранд-отель в помпезном викторианском стиле теперь главный вход в местный травмпункт. Подмена меня раздражает, с другой стороны, реставрация выполнена безупречно, фасад сохранил остаточную созвучность ушедшим временам.

Я заставляю себя думать только хорошее про отель, который забронировал через интернет. Мне нравится даже молчание, которое меня встречает, когда, добравшись до места, я подхожу к стойке портье. Наверху с радостью обнаруживаю, что номер у меня приличный, с неплохим видом с балкона на водный простор вдали, хотя пространство между отелем и морем полностью загажено россыпью крошечных кирпичных домишек недавней выделки. Я достаю чистую одежду, принимаю душ и, вооружившись фотоаппаратом, спускаюсь вниз спросить у портье, как пройти в сад Морено. Он смотрит на меня озадаченно и говорит, что про сад Морено слышит впервые. Уходит в служебную комнату, возвращается с женщиной — скорее всего, владелицей отеля. Она тоже не слышала про сад Морено.

Второй вопрос — про дом, который писал Моне, — тоже не приближает меня к истине. Оба они никогда не слышали про этот дом. Он на виа Романа, говорю я. Они снова обмениваются озадаченными взглядами. Насколько им известно, там нет дома, который бы писал Моне.

Бордигера Моне канула в прошлое, а вместе с нею, видимо, и дом у моря. Я останавливаю прохожую на виа Романа и спрашиваю, не укажет ли она мне дорогу к городской колокольне. Колокольне? Нет колокольни. У меня падает сердце. Через несколько минут я встречаю пожилого синьора и задаю ему тот