Книга Отон-лучник - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отон оцепенел. Затем, молитвенно сложив руки, он пал на колени в своем укрытии.
А два часа спустя граф фон Равенштейн неожиданно приказал своей свите готовиться к завтрашнему отъезду из Киевского замка. Челядинцы не уставали удивляться этому внезапному решению, но к вечеру среди княжеской прислуги разнесся слух, что, когда отец подступил к юной принцессе с вопросом, готова ли она выйти замуж за графа, Елена заявила, что скорее пострижется в монахини, чем станет графиней фон Равенштейн.
Неделю спустя после рассказанных нами в предыдущей главе событий, когда князь Адольф Клевский, закончив трапезу, собирался встать из-за стола, ему доложили, что во двор замка въехал герольд графа фон Равенштейна, от имени своего хозяина доставивший вызов на поединок. Князь с нежным укором взглянул на дочь, Елена покраснела и потупилась. После недолго молчания князь велел пригласить герольда.
В зал вступил молодой дворянин, облаченный в цвета дома Равенштейнов и с его гербом на груди. Посланец поклонился князю и учтиво, но твердо изложил данное ему поручение. Не указывая никаких причин, граф фон Равенштейн вызывал на бой князя Адольфа: где бы они ни встретились, будь то поединок один на один, или двадцать человек против двадцати, или армия против армии; когда бы и где эта встреча ни произошла — днем или ночью, в горах или на равнине.
Князь выслушал вызов графа сидя и не снимая шляпы, но, когда герольд закончил, поднялся со своего места, взял со скамьи свой подбитый горностаем бархатный плащ и собственноручно накинул его на плечи посланца, потом отстегнул с груди золотую цепь и также надел ее на шею герольда. После этого он велел слугам досыта накормить гонца, дабы, покидая замок, тот мог с полным основанием сказать, что князь Адольф Клевский принял вызов на поединок как приглашение на празднество.
Однако под внешней безмятежностью князя таилась глубокая тревога. Он уже вошел в те лета, когда плечи воина начинают сгибаться под тяжестью рыцарских доспехов. И не было у него ни сына, ни племянника, чтобы он мог доверить им защитить его честь в подобной распре. Да, друзья у него были, но в это смутное время, когда каждый был занят либо собственными интересами, либо защитой дела императора, князь прекрасно понимал, что ему приходится рассчитывать скорее на сочувствие, чем на реальную помощь. Тем не менее, он разослал письма во все края, призывая к себе на помощь союзников и друзей, затем поспешил заняться починкой укреплений замка, не забывая при этом о пополнении провианта.
Со своей стороны, граф фон Равенштейн недаром выжидал целую неделю, прежде чем послать вызов. Он умело воспользовался выигранным временем. Прошло несколько дней после вызова и князь Клевский еще не получил ни единого отклика от своих вассалов и союзников, как на стенах замка протрубили сигнал тревоги. То взволновался Отон: он стоял в карауле и заметил на горизонте надвигавшиеся со стороны Неймегена клубы пыли, в которых поблескивала сталь оружия — точь-в-точь искры, прорывающиеся сквозь пелену дыма.
Хотя князь не предполагал, что Равенштейн выступит так скоро, эта атака не застала его врасплох. Он отдал приказ запереть ворота и опустить решетки, а гарнизону скомандовал занять места на укреплениях. Тем временем Елена спустилась в часовню принцессы Беатрисы и принялась молиться.
Когда войско графа фон Равенштейна было уже всего в полульё от замка, знакомый князю герольд в сопровождении трубача выехал вперед и двинулся под стены крепости. Трижды пропела труба: то герольд повторно огласил вызов. Граф фон Равенштейн вызывал на поединок самого князя или же по его выбору любого из приближенных рыцарей и сообщал о намерении в течение трех дней ожидать решение князя и каждое утро выезжать на луг под стены замка, на случай если вызов будет принят. Но, предупреждал герольд, если по истечении этих трех дней поединок не состоится, граф намеревался начать ратный бой и штурм замка. Исполнив свою миссию, герольд подошел к дубовым воротам и кинжалом пригвоздил к ним перчатку графа.
Вместо ответа, князь сбросил со стены свою перчатку. Приближалась ночь, и воины изготовились к бою: осажденные — к обороне, осаждавшие — к штурму.
Тем временем Отон сменился с поста и, понимая, что непосредственная опасность замку еще не грозит, спустился с укреплений и направился в сторону казармы лучников и помещений, где жили челядинцы.
Ему доводилось порой встречать Елену где-нибудь в коридоре, и всякий раз девушка, даже не подозревавшая, что юноша увидел, как она подобрала прядь его волос, заливалась густым румянцем, а иногда и дарила улыбку бравому лучнику. Изредка, под каким-нибудь благовидным предлогом, она заговаривала с Отоном: то были самые счастливые минуты в его жизни. Едва Елена удалялась, он скрывался в каком-нибудь дальнем, потаенном уголке и без конца повторял про себя слова юной хозяйки замка; стоило ему закрыть глаза, как перед его внутренним взором являлась Елена, и он словно наяву видел, как выступает румянец на ее щеках, как улыбка освещает ее лицо.
На сей раз его поиски Елены оказались тщетными: сколько он ни заглядывал в окна, сколько ни бродил по коридорам и галереям, ему не удалось не то что подстеречь девушку, но даже и полюбоваться ею издали. Тогда он предположил, что она могла пойти помолиться в замковую церковь, и спустился туда: церковь была пуста. Оставалась лишь часовня принцессы Беатрисы, но то была домовая церковь княжеской семьи, и слугам не разрешалось туда входить без спроса.
Отон помедлил, не осмелившись проникнуть в это святилище, но все же решил, что особые обстоятельства могут послужить ему оправданием, и направился туда в надежде встретить Елену. Приподняв ковер, висевший на двери, Отон увидел ее — она стояла на коленях перед алтарем.
Отону впервые довелось переступить порог часовни: в этом уединенном храме, где все располагало к молитве, царил полумрак — дневной свет проникал сюда лишь через цветные витражи. Единственная лампада, висевшая над алтарем, освещала картину, на которой был изображен уже знакомый читателю рыцарь, влекомый лебедем, но на этой картине вокруг головы рыцаря был нарисован сияющий нимб, а на колоннах, высившихся по обе стороны картины, висели меч крестоносца с золотой рукоятью и ножнами и боевой рог слоновой кости, инкрустированный жемчугом и рубинами. А над картиной, как это до сих пор принято в Германии, висел щит со шлемом над ним, — теми самыми, что можно было увидеть на картине. Их легко было узнать, поскольку один и тот же герб (на золотом поле алый крест, воздвигнутый на зеленом холме и увенчанный терниями) был изображен и на стали, и на холсте. Иначе говоря, все подлинное боевое вооружение — меч, рог, шлем и щит, — что было развешано в часовне, явно принадлежало рыцарю с лебедем. Несомненно, рыцарь этот был одним из тех храбрецов, что прославились в крестовых походах.
Отон тихо подошел к девушке: она вполголоса молилась перед портретом рыцаря, как перед изображениями Иисуса Христа или какого-нибудь святого мученика. Пальцы ее перебирали инкрустированные перламутром четки черного дерева, на которых висел маленький колокольчик, не издававший ни малейшего звука — по всей видимости, язычок его давным-давно оторвался и его так и не заменили.