Книга Как было — не будет - Римма Михайловна Коваленко

вас есть деньги?

— Есть, — его рука нырнула во внутренний карман пиджака, и он одновременно с ответом «есть» достал кошелек.

Умирая от стыда, от сознания, что ни одна бы новоявленная теща так не поступила, я спросила:

— Вы не могли бы мне занять рублей сорок?

— Да, конечно, конечно…

Он выгреб деньги, их оказалось восемнадцать рублей. Я взяла десятку, он положил мне на колени остальные восемь, перевернул кошелек и высыпал поверх этих восьми рублей мелочь.

— У меня в пальто еще есть, — вспомнил он и побежал на вешалку.

И тут появилась Томка.

— Вы оба сошли с ума, — зашипела она на меня, — все сидят как истуканы. — Из глаз ее прорвался страх: — Где Митя?

— Здесь твой Митя, — успокоила я ее и добавила: — Никогда он никуда от тебя не денется.

За столом все образовалось. Один из Митиных друзей взял тосты в свои руки. Все вразнобой стали кричать «горько». Митя и Томка поднимались, и мой зять целовал мою дочь, наклоняя голову так, что его прямые длинные волосы закрывали от меня их лица. Я сидела и лихорадочно придумывала тост. Я знала, что мне надо сказать что-нибудь такое, что заставит его взглянуть на меня с вниманием и запомнить: пусть у моей Томки нет отца, но зато есть такая мать, которая не даст ее в обиду.

— Мой тост, — сказала я, — пусть гости не обижаются, только для вас, Митя. В жизни у каждого есть что-нибудь одно: одна жизнь, одна мать. Я родила в своей жизни одного человека — Томку. Она моя единственная дочь. Я хочу, чтобы в вашей, Митя, жизни она тоже была единственной.

В том году он заканчивал институт, а Томка училась на втором курсе. Они жили в разных городах. И все их деньги — стипендии и Митины заработки — уходили на железнодорожные билеты. Он был на восемь лет старше ее, женился на двадцать седьмом году, и там, где он жил и учился, его женитьба вызвала много толков и удивления.

Однажды, когда Томка была в институте, в дверь постучали. Я открыла и увидела смуглолицую красивую девушку. Она стояла с чемоданчиком, смущалась и не могла сразу объяснить, к кому и зачем пришла.

— Может, вам нужен Митя? — подсказала я. — Так его нет. Он уехал…

— Нет, мне хотелось бы увидеть его жену.

Час спустя, когда мы с ней пили на кухне чай, она сказала:

— Вовек бы не простила себе, что была в Москве и не увидела Митину избранницу.

— Почему?

— Мы все были уверены, что он никогда не женится. А если вдруг случится чудо и такое произойдет, то это будет такая девушка или женщина, какую представить себе невозможно.

Она глядела на меня доверчиво, но кроме доверия во взгляде было еще что-то вроде жалости или удивления.

— Понимаете, он особенный, необыкновенный человек…

Я это и сама уже знала. После свадьбы, что-то через день или два, он уехал в город, в котором учился. Я вернулась из командировки, Томка встретила меня испуганная и озабоченная:

— Он исчез. Я звонила в институт. Там его нет.

Он явился вечером следующего дня. Поставил портфель в прихожей, разделся и, не замечая наших вопрошающих лиц, молча прошел в комнату и сел в кресло.

— Ты жив? — спросила Томка. — Где ты был? Что случилось?

Тут я увидела, что новый костюм, купленный к свадьбе, измят, штанины в известке, ботинки тоже в белых разводах, какие бывают, когда человек вытер их мокрой тряпкой и больше не прикасался.

— Митя, — сказала я, — вам надо поесть. Идите умойтесь, я вам что-нибудь приготовлю.

— Нет, — ожесточенно вступила Томка, — пусть он сначала скажет, где был. Мы тут погибали от неизвестности, а он явился как ни в чем ни бывало и молчит. — Она поглядела на меня как на помеху, и я поняла, что мне лучше всего уйти.

— Знаете что, — сказала я им, — разбирайтесь сами.

Они оба молчали, когда я одевалась в прихожей. Я ушла с чувством, что у меня больше нет дома, что они меня выжили и мне теперь надо искать пристанище, чтобы не озлобиться и не стать несчастной.

Я ходила по улицам, останавливалась у телефонных автоматов, и жуткая новая мысль терзала мою душу: одинокий человек одинок в беде, даже если у него много друзей и знакомых, и бог знает, какая у него должна быть работа, чтобы она спасла его от отчаяния.

Вернувшись домой, я застала своего зятя сидящим в кресле с книгой в руках. Ноги были вытянуты, и мне пришлось перешагнуть через них. Томка стирала в ванной, приоткрыла дверь и крикнула:

— Мы помирились. Он жил эти дни в мастерской у своего знакомого. Они там перекроили Митину дипломную.

Митя поднял лицо от книги, его взгляд не сразу осмыслил, кто перед ним, потом в нем мелькнуло что-то теплое — это Томкина мать, — он подтянул ноги, положил книгу на колени и продолжал читать.

Я пришла к себе домой. Я не знала, что в этом доме делать. Я не привыкла, что в своем доме надо молчать, когда в нем есть люди.

— Митя, — сказала я, — может, мы поговорим о чем-нибудь? Мы ведь почти незнакомы…

Он не ответил, не слыхал.

Я постучала в дверь ванной — Томка открыла, усталые глаза на распаренном лице глянули на меня с сочувствием.

— Он завтра уедет, — сказала она шепотом. — Ты потерпи. Потом привыкнешь. Когда человек гений, к этому всем надо привыкнуть.

— Мне тебя жалко. А вдруг он не гений? Ты должна его очень любить, иначе пропадешь.

— Я люблю. — Томка вытащила из мыльной пены Митину рубашку. — Любовь проверяется только на этом — приятно или тошно стирать мужское белье.

— Все-то ты знаешь…

— Это мне Люська сказала. Мне трудно, но приятно стирать его обноски. Кроме рубашки у него все рваное и несчастное, и я за это его еще больше люблю.

Он уезжал в полдень. Это была суббота, и я к одиннадцати утра побежала в универмаг. Мой план созрел ночью. Я долго не могла уснуть. И в своем бессонье вдруг наткнулась на счастливую мысль — завтра куплю Мите свитер. Теплый, дорогой, самый лучший свитер на свете. Я ничего ему не подарила в день свадьбы, больше того — умудрилась ограбить на восемнадцать рублей, и теперь просто мой долг нарядить его в добротный свитер, который он будет носить каждый день, и на вопрос — откуда такой замечательно прекрасный свитер? — вспомнит и ответит: от тещи.

Я нашла такой свитер в комиссионке. Он висел