Книга Истории неоднозначных преступлений - Андрей Николаевич Толкачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«И вижу я:
На синеву зенита
Властительно врывается орёл
В размахе крыл, разгневанно, открыто.
Круги чертя, разрезал, распорол
Средину туч…»
Шли двадцатые годы, потом тридцатые. И бороться стало не с кем — вокруг твои товарищи (хотя уже нет Есенина и Маяковского), и ты понимаешь, что враг теперь скрытный, теперь ты должен больше молчать и меньше говорить…, меньше думать и больше подозревать — парадокс, и Иван теряет простор, теряет арену своих действий, — он видит, что вокруг все не так, как он себе представлял. И тогда ему на помощь из той повести пролетарского писателя, (где описано в том числе и его отрочество) пришла еще одна фраза.
Ничто не уродует человека так страшно, как уродует его терпение, покорность силе внешних условий. (М. Горький «В людях»)
И он выступает, и выступает все критичнее, и выступает не только дома, — с открытой критикой вождя, пока 6 марта 1936 года за ним не приедет «черный воронок».
2. Вступить в партию сразу после революции и выйти замуж за революционера
… Когда мужа забрали, Евгении было тридцать восемь лет. Ему, правда, уже пятьдесят. Уходил растерянный, ибо и он, и жена прекрасно знали, что это ошибка. День, ночь, — снова день и ночь. Никаких вестей. Она не могла прийти в себя: не верится, что такое случилось в ее семье, когда муж с 1913 года — член РСДРП, и она в партии была с первых дней революции!
Как соседям смотреть в глаза?
Пройдя революцию в жизни страны коммунист Евгения Гольцман проходила эволюцию внутри себя.
Первый этап. «Преданность»
Она беззаветно верила в идеалы революции и… «…только два человека на свете для нее были дороже жизни: муж, который ввел ее в революцию и которого она считала честнейшим коммунистом и талантливым писателем, и Сталин, перед кем она преклонялась».
И в этом ни у кого не должно быть сомнений.
Второй этап. «Энтузиазм»
Вскоре после ареста мужа, вместе с газетами о веселых тружениках заводов и колхозов на первых полосах газет, она достала из почтового ящика повестку о вызове на допрос.
Сделала глубокий вдох и выдох. Теперь она примет участие в делах следствия, расскажет о яростных, искренних партийных спорах с мужем на тему политики Сталина ведь оба болеют за дело, — мужа отпустят, а настоящих врагов, которые мешают строительству социалистического строя, найдут.
Следователь был чересчур любезен и уважителен, взывал к ее партийной совести, особенно внимательно отнесся к информации о разговорах в ленинских Горках, где Филипченко часто бывал. Следователь со всем соглашался, что говорила она, и она возвращалась домой, удовлетворенная полностью состоявшимся, нет не допросом, а разговором двух преданных делу партийцев. Потом допрос повторился, — она внесла еще больше конкретики. Уже было ясно, Иван Гурьевич скоро выйдет на свободу.
Третий этап. «Шок»
…Но ночью пришли за ней. Она, как в ступоре, собралась и спускалась, не чувствуя ног, между энкэвэдэшниками. И почему-то не удивилась. оказалось, в подсознании это уже было…
В камере на Лубянке шесть коек, женщины спят отвернувшись к стенам. Днем она увидит, что они совсем не похожи на врагов (за исключением одной в импортном черном платье), что чем-то запуганы, что не знают статей, за которые их арестовали, что оглядываются на двери камеры и шепчутся-шепчутся. Заключенные говорили о тактике молчания и отрицания любых обвинений. Странно!
Четвертый этап. «Огорчение»
Со слов сокамерницы и ровесницы Ольги Слиозберг, Евгения считала, что женщины сидят лишь для того, чтобы помочь следствию и потому говорила всем:
«Помните, что, если вы советский человек, вы должны помочь следствию раскрыть ужасный заговор. Часто то, что кажется незначительным, дает в руки следствия нить. Вы должны говорить всю правду и верить, что невинных не осуждают».
И помогала следствию, пока вдруг ясно не поняла, что много сболтнула лишнего, а все слова мужа на кухне о Сталине с ее слов записаны в протоколах, даже высказывание «чтоб ему сгинуть», сказанное явно сгоряча. Пятый этап. «Горесть»
Я обещал терпеть. Это очень трудно. Меня давит эта жизнь, нищая, скучная, вся в суете ради еды, и я живу как во сне. Иногда мне думается: надо убежать! Но стоит окаянная зима, по ночам воют вьюги, на чердаке возится ветер, трещат стропила, сжатые морозом, — куда убежишь? (М. Горький «В людях»)
Когда стало ясно и ей, и следователю, что она слишком преуспела в помощи следствию, — она вдруг в свой адрес услышала крики и оскорбления; как-то сами собой начались тычки в голову и плечи, как-то ее просто ударили (не сильно, скорее для острастки).
Пятый этап. «Осознание греха»
Она подписала все протоколы, и вот перед ней последний, из которого следует, что ее муж — Иван Филипченко, коммунист, воспитанник Марии Ильиничны Ульяновой, автор пролетарской поэзии и книг с предисловием В. Брюсова, — собирался убить самого товарища Сталина (хотя к военной теме никогда не имел отношения). Это как издевательство надо всем, что она сказала до этого. Сталин этого не допустит.
«Женя была возмущена и целыми днями писала письма Сталину об извращениях на следствии». (Ольга Адамова-Слиозберг «Путь»).
Евгения Гольцман совершит свой маленький подвиг — несмотря на все унижения, под угрозой расстрела, она не подпишет последний протокол на мужа. Она раз и навсегда прекратит свою наивную болтовню.
Но как поздно! Наверное она тоже, вслед за мужем вспомнит строки из повести пролетарского писателя Горького: «Грех — что болото: чем дале, тем вязче!»
Но как поздно!
Слова, <…> это — как листья на дереве, и, чтобы понять, почему лист таков, а не иной, нужно знать, как растёт дерево, — нужно учиться! (М. Горький «В людях»)
И однажды, весной 1937 года в тюремную стену постучали… Смысл долетел до нее раньше, чем постучали. Она уже была готова к этому.
Ее муж, иван Филипченко, расстрелян. (Как она позже выяснит, за участие в контрреволюционном заговоре). Он передал товарищам, что умирает честным коммунистом.
«…Кроме ужаса совершившегося ее терзало то, что он не передал привета ей. Значит, он знал, что она дала на него эти страшные показания.» (Ольга Адамова-Слиозберг «Путь»).
В лагеря она поедет с тяжелым страдающим от душевной боли сердцем.
И может быть она поймет, что в какой-то
