Книга Нам здесь не место - Дженни Торрес Санчес

и знать его тоже не хочу. Не хочу ненавидеть его, не хочу любить. Я стараюсь побороть все возникающие внутри меня чувства, когда беру ребенка, которого никогда не желала.

— Я всегда мечтал о чем-то таком. И знал, что однажды у меня это будет. Но я неправильно себе это представлял. А теперь… — Он улыбается, постукивает пальцем по виску. — Теперь я знаю, как это будет.

Мы с тобой… у нас будет большой дом, служанки, крутые тачки. Будем жить в каком-нибудь классном месте, гораздо лучше этого. И будем иметь все, что захотим, потому что так и должно быть. Я над этим работаю. Будешь жить шикарней, чем жена президента. И знаешь что? Это все равно честнее, чем то, что делают эти politicos sucios — грязные и продажные политики. Все как один.

Не знаю, в каком безумном мире он живет.

— Скоро придет моя мать.

Он опять смеется:

— О’кей, я знаю. Ты у нас хорошая девочка. Мамина дочка. — Он устремляется к двери и. тащит меня за собой. Потом снова вынуждает поцеловать его. — Пока что я согласен играть по некоторым твоим правилам, но не забудь, что на самом деле ты моя девочка, — заявляет он. — И будешь со мной.

Я закрываю за ним дверь и поворачиваю ключ, хоть и знаю, что запирай не запирай # разницы нет. Кладу ребенка обратно в кроватку. А сама ложусь на диван, стараясь забыть об этой реальности. Стараясь затеряться в других мирах и в мечтах.

Я соскальзываю в полусон и слышу, как издалека до меня доносится плач. «El bebe, — думает какая-то часть меня. Но другая часть протестует: — Нет! Никакого ребенка нет. Это просто петушиный крик». Передо мной возникает образ соседского петуха, который голосит в иссиня-черной ночи. Я думаю о сыне доньи Агостины и дона Фелисио, которого зовут Галло. Я когда-то была влюблена в него.

Передо мной возникает светящийся белый контур двери. Я подхожу к ней, толчком открываю. Дверь ведет в небольшую комнатку с оранжево-желтыми стенами. Справа — комод, на нем маленький телевизор. Прямо передо мной кровать, высоко над ней в стене единственное прямоугольное окно.

На кровати лежит закутавшийся в одеяло Галло. Он плачет.

Я не видела его уже пять лет, с тех пор как он уехал. Тогда мне было двенадцать. А влюбилась я в него еще в восемь лет. Я ходила в лавку дона Фелисио, где работал Галло, и старалась, чтобы моя рука мимолетно коснулась его руки, когда он вручал мне мои скромные покупки. Он знал, что я прихожу, только чтобы увидеть его, — мы оба это знали.

Однажды, насмотревшись сериалов, я пришла в лавку и сказала, что хочу выйти за кого-нибудь вроде него. И добавила, что на самом деле хочу выйти за него. Галло не засмеялся. Он посмотрел на меня добрым взглядом (до того случая никто и никогда не смотрел на меня так по-доброму) и улыбнулся. А еще накрыл мою ладонь своей, и я подумала, что сейчас умру от счастья. Но потом он ласково проговорил:

— Я слишком старый для тебя, Крошка. И тебе будет без меня лучше. Я не особо удачливый парень, а ты в один прекрасный день встретишь такого, которому везет. Везет настолько, что ты его полюбишь, и он тоже тебя полюбит. Вот увидишь.

— Нет, это вряд ли, — не согласилась я.

Я не могла вообразить никого лучше Галло, который всегда помогал своим родителям в лавке. И говорил о том, как когда-нибудь поедет в Штаты и заработает там много денег, чтобы его старикам не нужно было столько работать. Чтобы им жилось получше. Мне не хотелось плакать, но к глазам подступили слезы.

— Не плачь, — попросил он.

Но я все-таки расплакалась и никак не могла остановиться.

В конце концов он сказал:

— Ладно-ладно, слушай. Если ты все еще меня не разлюбишь в двадцать пять лет, мы поженимся.

— Когда это еще будет.

— Нескоро, но я обещаю. Если ты не разлюбишь меня, мы поженимся.

— Я не разлюблю, — заверила его я.

— Тогда о’кей, — улыбнулся он, сунул руку в ящик с конфетами и вручил мне леденцовое колечко. — Вот тебе кольцо.

Я немедленно развернула обертку и надела кольцо на палец. Потом улыбнулась Галло и пошла домой, по дороге облизывая кольцо. Я восхищалась тем, какое оно красное и сияющее и как сверкает на солнце, будто рубин. А потом я съела его целиком, все это сладкое колечко. К тому времени я уже добралась до дому и поняла: этому не бывать. Тогда у меня впервые возникло четкое, ясное видение: в нем Галло лежал в темноте, и я понимала, что никогда больше его не увижу. Я сидела у себя в комнате с еще липкими от колечка губами и так рыдала, что мама испугалась, не завладел ли мною какой-нибудь бес.

Я радовалась, что Галло сумел уехать, но мне было грустно видеть, как донья Агостина и дон Фелисио расстраиваются из-за того, что он не в состоянии их навестить. И вот теперь он не может проводить отца в последний путь.

Я глжку на Галло, лежащего на кровати в комнате, так далеко от своих родителей.

— Галло! — окликаю я его.

Он смотрит на меня, будто бы пытаясь вспомнить:

— Крошка?

Я протягиваю ему руку. Он поднимается с кровати и берет ее. В тот же миг мы переносимся в какой-то сад. Посмотрев вниз, я вижу, что стою босиком, а земля усеяна ноготками. А потом выясняется, что Галло рядом со мной уже нет.

— Дон Фелисио, — шепчу я.

И тот внезапно появляется не пойми откуда, просто возникает, и всё. Он ничего не говорит. Я озираюсь в поисках Галло, но не вижу его. Тогда в руках дона Фелисио неожиданно оказывается петух. Дон Фелисио смотрит на него, будто впервые заметив свою ношу. Под этим взглядом крылья и лапки петуха превращаются в ручки и ножки младенца, который быстро становится мальчишкой, вырывается из объятий дона Фелисио и превращается в Галло, каким я его знала.

Он обхватывает отца руками, и оба мужчины плачут, обнявшись. Галло шепчет что-то на ухо дону Фелисио, и тот сильнее прижимает его к себе. Они стоят так довольно долго, а потом дон Фелисио осеняет сына крестным знамением. Целует его в лоб и касается его лица дрожащими руками.

Галло смахивает слезы. Он смотрит на отца, глубоко вздыхает и внезапно исчезает. Но мы с доном Фелисио остаемся. А потом старик протягивает мне руку, и я беру ее.