Книга Дорога мстителя - Алексей Доронин

–Тем более. Нет, тот настоящий, лохматый. Не в костюме. Ордынцы рассказывали. Они платят за уродов патронами. Я, конечно, согласен… не должны жить порченные. Природа и сама от них избавляется; любая самка… хоть крыса, хоть волчица – сразу подъест больного в помёте. Но я не смог. У нас вот как делали со старыми и больными… Сажали на санки и отвозили подальше. А там… человек сам доходит, и никто не виноват. Когда девочки родились, сначала прятал, говорил всем: слабенькие. Но потом уже нельзя было скрывать, ко мне целая делегация приходила… односельчан. И уступил. Им года не было. Завернул в одеяло, вынес в сени, достал санки. Положил. Даже не проснулись. По первому снежку отвёз. Но недалеко. За километр. Хотя этого бы хватило, и морозец был крепкий. Прямо с санками оставил на заправке. Пришёл домой и понимаю, что жить и человеком себя ощущать не смогу. Хлопнул водки. И побежал обратно. Они уже проснулись, сидели на санках в том же одеяле. И ждали. Не плакали. Доверяли мне. Даже не боялись. Думали, прогулка. И я привёз их обратно. Пропади оно всё, мол. А когда соседи пришли снова, показал им ружьё. Мне бойкот объявили. Они же считали, что это проклятье на мне. Что они, у которых дети здоровые с виду,– чище. А я грешен и нечист. Потом, конечно, остыли – куда они без моих услуг денутся? Но до сих пор некоторые разговаривают через губу. Многие девочек боятся. Потому что те всё знают.

–Это как так? Мысли, что ли, читают?

–Да нет же. Так только наши неграмотные думают. Просто везде шмыгают и любят подслушивать. Их часто гонят, и взрослые, и дети постарше – кидаются чем попало, даже кнутом замахиваются. Сколько раз говорил: дома сидите, дуры. А они лезут на улицу, хотя понятно, что в общие игры их не берут. Но без улицы они зачахнут.

–Я даже представить не могу, каково это,– еле слышно произнёс Саша.

–Можешь. Любой сможет. Если он сам не бревно с глазами. Так все люди живут – кроме совсем отмороженных, с холодной кровью. Живём, срастаясь, как деревья, с теми, кто нам близок. И больно, когда кто-то из них погибает от гнили. Или его буря валит.

–Или топор лесоруба,– закончил за него Александр.

–Да,– кивнул доктор.– Именно так. А ты умный для своих лет.

–Дорого мне досталась эта мудрость.

–Не мудрый. А именно умный. Мудрости в тебе нет пока ни на копейку. И не знаю, появится ли. Для этого нужно не время. Кто-то и в старости остается немудрым. Если повезёт дожить.

Сашка хмыкнул.

–Я поправлюсь и дальше пойду. За вашу помощь… я в долгу не останусь.

–Заплатишь, как договаривались. Большего мне не надо.

Он ожидал, что доктор предложит: «Оставайся в нашей деревне», но тот вдруг сказал другое.

–Если ты поцапался с серьёзными людьми, лучше прямо сейчас уходи. Не подставляй меня.

–С чего вы взяли? Ни с кем я не поругался.

–Ой, смотри. Мы тут люди простые. Конфликтов не хотим. И правды не ищем. От правды мёртвые не оживают,– сказал доктор мрачно.– А справедливостью и свободой сыт не будешь.

Тут Младший увидел фотографию его первой жены, Екатерины. Присмотрелся и понял, что это – рисунок. Карандашный. Она нарисовала свой автопортрет? Или автопортрет только свой и бывает?

Ей, наверно, не было и тридцати пяти, когда она умерла. Светлые волосы, платье… ненастоящее. Из фантазий. Из прошлого. Может, даже вымышленного. Воздушное, иномирное.

«Сколько таких людей сгинуло? Не приспособленных для этого мира, но умеющих мечтать, видеть красоту… Неужели в этом есть своя логика? Зачем Создатель так придумал?».

–Говорят, что любой странный ребёнок – это проклятье небес,– услышал он голос Андреича и отвёл взгляд от портрета.

–Но что люди такого страшного сделали, если небо шлёт им одни беды?– спросил Саша.

–Я раньше неверующий был, а теперь думаю – Он есть. И лучше нас знал, что делает, когда очистил Землю. Наши предки совсем отбились от рук. Возомнили себя… богами. Гадостями всякими увлекались.

«А при чём тут мы? При чём тут твоя жена и ты… болван? Честный и образованный болван».

Саша вспомнил ещё одну вещь, о которой хотел спросить. Про это он слышал от проводника.

–Говорят, ордынцы какие-то раскопки на Урале вели.

–Откуда знаешь?

–Земля слухами полнится.

–Бабьи сплетни.

–А из вашей деревни не брали людей, чтобы обследовать старые убежища? Рабов не угоняли?

–Да что за чушь? Это вражьи выдумки. Не было никаких рабов. Все – добровольно. Всем, кто вернулся, честно заплатили. Ах ты…– доктор понял, что проговорился.– Ну да ладно, это уже давно не тайна, как я понимаю. Но показать на карте командные пункты не смогу, не обессудь.

–Да я и не говорю, что хочу туда пойти,– соврал Данилов,– Просто так, чтоб разговор поддержать, спросил.

–А хоть и сходи. Мне какое дело? Там нет ни хрена. Только пропадёшь. Шею сломаешь. Или облучишься ещё. Смотри, сюда больше не возвращайся тогда.

Младший молчал, глядя выжидательно.

–Ну ладно. Пару слов ещё скажу, чтоб ты туда уж точно не лез.

И, выпив рюмку, доктор рассказал, как этой осенью мобилизованные местные из соседних деревень в дырявой химзащите доставали из подземелий для ордынцев хабар. Кто-то пошёл по зову «сахалинцев» даже через горы на юг в Белорецк. Вернулась от силы половина. Добывали вещи из убежищ, несли вручную с гор, там, где размыло дороги, везли на телегах, иногда сами впрягались в них там, где не могли пройти лошади, и под конец, когда начиналась ровная дорога,– грузили новым работодателям на машины, которые те берегли куда лучше, чем рекрутов.

–И теперь там точно ничего не осталось. Ходят слухи – всё, что ордынцы не забрали, они взорвали.

«Всё равно пойду в эти бункеры и сам посмотрю. Вдруг там есть оружие. Много оружия»,– подумал Сашка, но вслух не стал говорить. Понял, что это – пустая бравада. Никуда он не полезет, скорее всего.

–Ясно. Чего-то слабость накатила,– поняв, что всё это надо переварить, Данилов поднялся, допил чай и поставил кружку.– Пойду, прилягу.

–Это анемия. Ну иди, полежи. Да и мне пора по делам. Засиделись мы с тобой.

Выйдя из «господского» дома, Саша честно собирался пойти в свой «гостевой», когда услышал голоса. Они явно принадлежали не взрослым. Со стороны пустыря, тянущегося позади ряда домов, доносился детский жизнерадостный смех.

Тут он нарушил запрет и приблизился к забору, который был здесь сплошным и высоким, выше его роста. Доски забора были плотно пригнаны друг к другу. Но одна расшаталась. И он приник глазом к щели.

Вечерело. По заснеженному пустырю бежали цепочкой дети в противогазах и с автоматами. Играли в войну. А может, совершали марш-бросок. В разнокалиберных куртейках, заношенных до серости. У нескольких постарше был камуфляж, хоть и потрёпанный. Похоже, эти были главные. «Офицеры» в валенках и стоптанных сапогах. Почти все грязные, чумазые.