Книга Философия повседневных вещей, 2011 - Вячеслав Корнев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Справедливо, что выражением мужской натуры можно считать в лучшем случае блестящие штиблеты светского фата, а в худшем - разношенные кеды, грязные боты, тупейшего стиля кроссовки или увековеченные в «Заводном апельсине» Энтони Бёрджесса govnodavy. В то же время женское начало символизирует сочного тона эротично изогнутое чудо, к которому и прикоснуться иной раз боязно. Вот, например, феноменология мужского знакомства с этим миром из рассказа Василия Шукшина («Сапожки»):
.Сергею охота было показать сапожки. Он достал их, стал разглядывать. Сейчас все заткнутся с этим попом... Замолкнут. Не замолкли. Посмотрели, и все. Один только протянул руку - покажи. Сергей дал сапожок. Шофер (незнакомый) поскрипел хромом, пощелкал железным ногтем по подошве... И полез грязной лапой в белоснежную, нежную... внутрь сапожка. Сергей отнял сапожок.
- Куда ты своим поршнем?
Шофер засмеялся.
- Кому это?
72
ЖЕНСКИЕ ТУФЛИ
- Жене.
Тут только все замолкли.
- Кому? - спросил Рашпиль.
- Клавке.
- Ну-ка?..
Сапожок пошел по рукам; все тоже мяли голенище, щелкали по подошве... Внутрь лезть не решались. Только расшеперивали голенище и заглядывали в белый, пушистый мирок. Один даже дунул туда зачем-то. Сергей испытывал прежде незнакомую гордость.
Совершенно недвусмысленны в этом тексте сексуальные коннотации женского сапожка: «белый, пушистый мирок», «полез грязной лапой в белоснежную, нежную... внутрь сапожка». Собственно, о том же говорят и опытные модельеры, дизайнеры, один из которых, Мишель Перри, так интерпретирует загадку женских туфель:
Все очень просто. Решающее значение играет форма колодки, а даже не высота каблука. Секрет - в изгибе колодки, а вместе с ней и стопы. Стопа управляет силуэтом женщины почти как рычаг. Как только из плоского, обычного состояния стопа переходит в состояние наклона, центр тяжести перемещается - напрягаются икроножные мышцы, втягиваются и округляются ягодицы, спина выпрямляется из обычного сутулого крючка, грудь расправляется и выгибается вперед, посадка головы меняется, а главное - походка. Именно в этом и заключена сексуальность*.
Этому признанию вторит другой известный дизайнер обуви Кристиан Лубутен:
* Цит. по: Федоровская Е. Приподнятое настроение // Эксперт-Вещь. 2002. №10. С. 8.
73
Если делаешь обувь с любовью, то получаются туфли на каблуках.
В них заключена разница между мужчиной и женщиной. Только
на каблуках женщина начинает использовать язык тела28.
Впрочем, я не думаю, что главной задачей туфель на высоких каблуках является именно сексуальная манифестация (напрашиваются параллели с хрестоматийными означающими - красным платьем или глубоким декольте). На мой взгляд, здесь важнее эффект психологической гиперкомпенсации, связанный с прибавлением в росте, изменением осанки, положения относительно уровня земли и относительно других людей. Вставая на высокие каблуки, женщина прибавляет прежде всего в самооценке. И, кроме того, востребованность в качестве сексуального объекта для женщины зачастую имеет сугубо символическое значение. Высокие каблуки, короткая юбка, откровенные вырезы в интересных местах - только в самом пошлом случае это выражает готовность женщины к сексуальным контактам. На деле это лишь блестящая за бронированным стеклом драгоценность, знак того, что вам недоступно. Женская нарочитая сексуальность - это означающее статусного, а не полового обмена. Тем самым демонстрируется, что она имеет то, что было бы ценным и вожделенным для желания Другого, но ценность и существует лишь в поле дефицита, на расстоянии, в сфере невозможного.
Итак, женские туфли - это символический и психологический трамплин. Может быть, именно благодаря таким полумифическим технологиям, созданным еще в древности, женщина в целом превосходит мужчину по тонкости характера, чувству прекрасного и гибкости мышления.
АВТОМОБИЛЬ
Важное место автомобиля в структурах повседневности определяет его избыточную символичность. Характерно, что модели автомобилей всегда имеют собственные имена, персонифицированные образы и антропологические приемы описания. Показателен феномен общения автомобилиста со своей машиной (тогда как трудно представить себе общение, например, с кухонным комбайном). Перверсивная (т. е. извращенная, перевернутая) психология автовладельца фиксируется уже в риторической фигуре отождествления со своим транспортным средством: «Я езжу на 92-м бензине», «У меня полетела трансмиссия», «Мне поменяли прокладки» (опять-таки при поломке, например, холодильника его хозяин не догадается сказать: «У меня неисправно реле»).
Вот почему даже в советское время социальная стратификация почти целиком отображалась в иерархии автовладения: «запорожец», «москвич», «жигули», «волга» - это эмблемы социальных рангов и уровней дохода. В наше время автостратификация еще более важна и детализована.
Бодрийяр в «Системе вещей» справедливо замечает, что обладание автомобилем - это современное «свидетельство о гражданстве», а «изъятие водительских прав - это своего
75
рода отлучение, социальная кастрация»29. Сама машина при этом - насыщенный знаками текст, манифестирующий личность и амбиции ее владельца.
В чем, однако, состоят психологические причины превращения автомобиля в одну из самых фундаментальных современных ценностей? Первое, и самое очевидное, наблюдение состоит в том, что машина - это предмет именно мужской гордости. Женщина за рулем всегда является объектом сексист-ских шуточек. Мужчина же находит в автомобиле и гараже необходимый противовес бытовому матриархату. По Бодрийяру, автомобиль равен всем остальным элементам быта вместе взятым. Но это не «второй дом», а, скорее, «антидом» - трансцендентная, вертикальная альтернатива горизонтальному сектору домашнего быта, которым управляет женщина30.
Сведенный в своей домашней ипостаси к объективной функции добытчика денег, формального главы семейства или наладчика бытовой техники, мужчина воспринимает автомобиль в качестве средства прорыва, выхода из семейного окружения. Вот типичная исповедь представителя среднего американского класса, жителя Вашингтона, который благодарен даже раздражающим, казалось бы, автомобильным пробкам:
Я очень рад тому, что могу, добираясь на работу, каждый день тратить по три-четыре часа... Если бы я жил в пяти минутах от работы, то, наверное, просто сошел бы с ума от скуки. Когда я сижу по часу в автомобильной пробке, то получаю невероятную свободу от всего - от семьи, с которой столько хлопот, от сынишки, которого надо с утра отвезти в школу и который доканывает меня, когда я возвращаюсь домой, и от сослуживцев, которых вижу с утра до вечера... Никто мне в машине не говорит - помой посуду, скорее поехали, а то опоздаем, не слышно ни телевизора, ни плача ребенка. Я как бы отрешаюсь от всего мира и наслаждаюсь
