Книга Сад, пепел - Данило Киш

пешеход за час пройдет пять километров, сколько будет… и т. д. Молчаливая борьба между нами идет с первого дня, ожесточенно, безжалостно, и мы оба чувствуем, что больше не можем отступить, не можем сдаться, мы не должны разочаровать всех тех, кто за нас бьется об заклад, так же горячо, как на скачках. Она пользуется своим очарованием, своими женскими манипуляциями, никто и не сомневается, — и это секрет полишинеля, — что к ее услугам деньги, ум и сила всех мужчин в классе. На нее работает целая армия муравьев, они решают задачи и тайком передают ей под партой ответы, подкупают учителей, пишут письма с угрозами и вербуют сторонников, ловят для нее фантастически красивых бабочек и насекомых, находят редчайшие цветы и растения для ее гербария.

Я вступаю в борьбу не готовым, опираясь на свои сумбурные знания, почерпнутые из иллюстрированных журналов. Я делаю ставку на оригинальность, не имея достаточно сил и возможностей для открытого боя. Совершенно неспособный заполучить женскую часть публики обаянием, силой или нахальством, решаюсь на безумный шаг — очаровать Юлию.

Любой мой жест, любое мое слово становятся обдуманными. Я усыпляю ее бдительность. Я рассчитываю на отдаленные результаты своей хитрости. На уроке ручного труда, к всеобщему изумлению, заявляю, что полностью отрицаю все, что касается физической работы и художественных ремесел. Юлия поднимает свои зеленые глаза от вышивки, быстро, испуганно, подозревая, что за моими словами кроется какая-то опасная махинация. Госпожа Риго, наша учительница, бывшая в курсе всех событий, тоже на мгновение смущается от такого неожиданного заявления. «В конце концов, — произносит она с некоторым сомнением в голосе, — каждый должен придерживаться собственных склонностей», — и так дает мне понять, что еще не утратила надежды на мою победу, и предоставляет мне свободу действий. Опираясь на некоторый новейший опыт в аэростатике и аэродинамике, а также на новейшие достижения в самолетостроении (что я, разумеется, почерпнул из журналов тети Ребекки) и рассчитывая на исключительность, на шок, собрал несколько моделей самолетов, очень оригинальных, со стабилизаторами на хвосте и крыльях, с оружием и всем прочим. Но апофеоз сюрприза, бомбу изумления я приберег для финала, хотя уже и самой по себе конструкции было достаточно, чтобы изумлять смелостью и оригинальностью. Ведь этот самолет, благодаря маленькому стабилизатору, умело спрятанному под крыльями, после одного эксгибиционистского полета мог приземлиться на моем плече. Госпожа Риго мне подмигнула, явно озабоченная моим успехом, и я подбросил самолетик вверх. Он полетел чайкой, к свету. И когда все задержали дыхание, самолет одним быстрым и неожиданным рывком сменил направление, совершив величественную петлю, а потом, почти задев крылом окно, облетел вокруг головы Юлии, словно влюбленный голубь, и послушно вернулся ко мне на плечо. Прежде чем полностью успокоиться после такого опасного и волнующего полета, он потряс хвостом, как сорока, потом застыл, потеряв все свои заоблачные свойства, превращенный волшебной палочкой в птицу без неба, в лебедя без озера. Я искоса поглядывал на Юлию: в тот момент она полностью была готова сдаться, подчиниться мне.

На переменке полетели еще два самолета, претерпевшие восхитительные метаморфозы в соприкосновении с теплыми потоками воздуха. Один, растерявший крылья, как мотылек, кубарем свалился около колодца. Второй улетел высоко, подхваченный северным ветром, и исчез за крышами и деревьями. «Он превратился в птицу!» — воскликнула Юлия изумленно, забывшись на миг, а потом закусила губку и придала своему лицу выражение полного, но притворного равнодушия. Мальчишки побежали в школьный сад, искать самолетик, чтобы опровергнуть легковерие Юлии и вернуть ее с опасного пути чрезмерного восхищения. Они принесли только одну мертвую ласточку, которую нашли во влажных кустах сирени. Она была почти невесомая: маленькие красные муравьи выгрызли все ее внутренности через клюв.

Мальчишки возложили птицу к ногам Юлии, как вассалы, не осмеливаясь поднять взгляд.

После моей первой победы дела пошли по-новому. Я вступаю в борьбу с еще большим вдохновением, завоевываю миллиметр за миллиметром тщеславие Юлии, ее разум и ее тело. В начале второго триместра соотношение сил начинает выравниваться, я приобретаю все новых и новых сторонников. Напуганные моим быстрым успехом, изгрызенные ревностью, мальчишки, все вместе, принимают сторону Юлии, начинают ставить мне подножки, ябедничать на меня. Объявляют меня повесой и обвиняют в том, что я не соблюдаю правила игры. С другой стороны, по закону поляризации, за меня начинают болеть девочки, весьма сдержанно, почти незаметно, избегая обнаружить свои симпатии. Собственно говоря, их помощь сводится к моральной поддержке, они подбадривают меня своими взглядами. Они не могут выступить открыто, как мальчики, — скованные стыдливостью и патриархальной традицией, они действуют в тылу, саботируя ответы Юлии какими-то внезапными, до совершенства темперированными взрывами смеха. Этот смех распространяется, как заразное fou-rire,[21] девочки шатаются как пьяные, задыхаются от истерических рыданий, заполняя класс букетами фейерверков. Мальчики же остаются холодными, как камень, сообразив, в чем смысл саботажа, но бессильные что бы то ни было предпринять. Они с напряженным нетерпением ждут решения Юлии, всматриваются в ее лицо, изукрашенное печатью едва скрываемого гнева. А потом на ее веснушчатых щеках вдруг появляется ямочка, с правой стороны, по лицу пробегает судорога, как при невротическом тике, она покашливает, вытирая потные ладошки платочком. Смех выплескивается из нее внезапно, почти болезненно, как долго сдерживаемый стон или кашель, звучно, рассеивая капельки слюны, и со слезами, затуманивающими зрение. Совершенно сраженная, Юлия, пошатываясь, идет к двери, по ее телу пробегает дрожь, а косы расплетаются сами собой.

Госпожа Риго, и сама не в силах устоять перед эпидемией безумного смеха и эффективно противостоять заразе, которая угрожает и левой, мужской половине класса, где уже начинается симптоматичное и предательское покашливание, берет в руки колокольчик и громко объявляет большую перемену. Этот серебряный звук резонирует сквозь смех, как его музыкальная каденция, а мальчики, найдя отговорку, начинают и сами проталкиваться к выходу.

Юлия стоит, прислонившись к стене, и сжимает в потной ладошке свой крошечный батистовый платочек. Ее плач напоминает нам о серьезности ситуации, о непримиримости ведущейся борьбы. Самовлюбленность преобладает во мне над сочувствием. С гордостью победителя я прощаю, притворяясь, что ничего не замечаю.

Никто не знает, почему Юлия плачет.

Кто заронил в меня этот грех, кто меня научил опасному и заманчивому ремеслу донжуана, кто научил произносить обольстительные слова, полные головокружительной двусмысленности и заманчивых обещаний, которые я шептал Юлии на ушко, так, мимоходом, в коридорах школы, в саду на перемене или под носом у всех, в сутолоке у дверей, оборачивая свои гнусные речи в звук школьного звонка, как в станиоль? Я преследовал ее с опасным и