Книга Вход в рай 2 - Макс Максимов

Настоящий человек спустя несколько секунд поднял голову.

– Откуда ты знаешь мое имя? – строго спросила Ева, с недоверием глядя на робота исподлобья.

Левий не мог поверить своим глазам.

– Саша много рассказывал о тебе, – произнес андроид.

Услышав знакомое имя, девочка нахмурилась еще сильнее.

– Ты можешь идти? – спросил Левий.

– Ноги и руки скованы цепью, – злобно произнесла она.

– Сейчас я тебя вытащу.

Антон

Мы стояли на первом этаже в подъезде моего дома, куда нас загнала поднявшаяся метель.

– А теперь, Тошка, вопрос по существу, – произнес Леня, – скажи мне, как ты борешься со скукой?

– Ску-у-у-ука, – улыбаясь, протянул Эдик, – слово-то какое тупое. Ску-у-у-ука… Почти как су-у-у-ука…

– Эдик, хватит, – Леня пихнул друга локтем, – Антоха, ну, как?

– Даже не знаю, – задумчиво произнес я, – вопрос интересный, но ответ будет не очень занятный, потому что я не испытываю скуку.

– Ну-ка, еще по разику, – Эдик протянул мне бутылку. Я отхлебнул, запил лимонадом и передал эстафету Леньке.

– Совсем не испытываешь скуку? – спросил Леонид.

– Последние годы нет, – сказал я, – но я что-то помню… после школы, до поступления в медицинский, я подрабатывал на стройке разнорабочим. Вот тогда я поистине ощутил скуку. Это продлилось чуть больше года. Занимаясь не тем, чем ты хочешь, ты можешь испытывать скуку. Но мир огромен. Он практически безграничен, и ты можешь делать все, что угодно, и познавать все, что интересно.

– Ага, только не в нашей стране, – Эдик икнул и оперся на зеленую стену возле мусоропровода.

– А вот здесь может быть некоторое рассуждение. – Леня еще раз отхлебнул водки из горла, запил, поморщился пару секунд, снова запил и продолжил: – Человек, который вдруг познал все, может разочароваться в том, что дает ему мир. И в том, что ничего нового ему не познать, потому что он познал все.

– Но мы не можем познать все, – ответил я, – зачем делать такие нереальные допущения? Это уже какая-то абстракция. Познать все – это, наверное, самое страшное наказание. Если б я представлял себе свой личный ад, я бы представил его как место, наподобие нашего мира, но в котором я познал все. И вот тогда как раз я буду мучиться от скуки. Нечем занять свой мозг, ведь куда ни плюнь, ты все уже знаешь, все для тебя вторично. Это поистине ужасно.

– Никогда ты не представишь себе свой личный ад, – сказал Леня. – Если и есть свой ад, то он будет таким, которого ты не можешь ожидать. Может, ты уже в аду? Вот прямо сейчас в своем личном аду?

– Может, и в аду, – я не стал спорить.

– А рай? – Эдик закурил.

– А что рай? – спросил я.

– Если ты будешь жить вечно в раю, – у Эдика заплетался язык, но мыслил он пока, казалось, ясно, – ты рано или поздно познаешь все. За бесконечное количество времени, проведенное в раю, новая информация для тебя закончится, и ты окажешься в своем личном аду, в том, который ты только что описал, где все вторично.

– А вот для меня это не было бы адом, – сказал Леня, – подумаешь, познал все. Я бы занялся творчеством. Даже познав все, у тебя всегда остается пространство для творчества. Ведь удовольствие можно испытывать не только за счет получения информации, но и за счет создания информации. Творчество – это создание информации для других. Я бы творил и радовался жизни в раю или в аду, тут как посмотреть.

– Да? – усмехнулся я, – а если все люди в твоем личном аду познали все и твоя информация для них вторична, и ты никому не интересен? Ты вдвойне будешь страдать из-за невозможности реализоваться творчески и из-за отсутствия новой информации. Это равносильно тому, что оказаться в пустоте. В такой пустоте, где нет вообще ничего.

– А я улечу на другую планету, – кривляясь, произнес Леня и отхлебнул водки из горла. В этот момент я своей хмельной головой вспомнил про Еву и предложил благородным джентльменам переместиться ко мне на кухню.

* * *

Облокотившись на холодильник, я смотрел в окно, пытаясь собраться с мыслями. Пол-литра водки в моем организме сильно били по сознанию. На часах половина пятого, и на улице уже смеркалось. Леня сидел напротив меня за столом.

– …нет, Сократ не мог просто выкинуть чашу с ядом, – пробубнил Леонид, – его бы все равно убили.

– Но так он совершил самоубийство, – я с трудом шевелил заплетающимся языком, – а самоубийство – это грех. И ему ведь не было страшно.

– По словам Платона, – Леня подпер кулаком щеку, – или Аристотеля… нет, Платона, точно Платона… по словам Платона, Сократу не было страшно. Потому что вся жизнь Сократа была подготовкой к смерти.

– Можно подумать, только у Сократа так. Вся жизнь любого человека – это подготовка к смерти, – я сел на корточки на пол, – и все равно всем страшно.

– Как сказал какой-то классик, не помню уже кто: «Жизнь – это драма, которая заканчивается трагедией», – Леня икнул, заканчивая фразу, и выпил.

– Да и какой смысл бояться неизбежного? – спросил я. – Если мы живы, значит, нас ждет смерть. Это факт. Но мне вот одновременно и страшно и не страшно.

– А вот Сократу не было страшно. Он ушел в полном спокойствии, ну а если б он не выпил яд, его бы все равно казнили. Уж лучше так, мирно, в окружении учеников, чем на кресте, – Леня растянул улыбку на лице и прикурил сигарету.

– На каком еще кресте? – я уперся взглядом в Леню. – Тогда еще не казнили на кресте.

– Да? – мутный взор Лени скользнул по мне. – Ну тогда не на кресте, а еще как-нибудь. Насильственно. Неважно… убил он себя по приговору суда, и все тут.

– Я бы так не смог. Есть же инстинкт самосохранения.

– А зачем тебе интеллект? Чтоб подавлять инстинкты. – Леня отодвинул штору и стряхнул пепел в пепельницу, стоящую на подоконнике, но промахнулся.

– Как у тебя все просто… Дай-ка бутылку, – произнес я, – и ты мне шторы не сожги своими бычками.

– Не сожгу.

Выпив, я осознал, что все это время Эдика с нами не было. Сквозь туман в голове я ужаснулся. Ева! Чего он там, с Евой, что ли, сидит? Я с трудом поднялся и увидел в коридоре Эдуарда. Пьяный до чертиков мужчина взвалил Еву на плечо и нес ее вперед ногами, видимо, на кухню.

– Ты что творишь! – заорал я и бросился к Эдику. Если бы не Ева на его плече, я бы не раздумывая избил бы эту сволочь!

– Де-в-чо-нке с-с-с-скучно, чего она там одна лежит, – невнятно произнес Эдик, – я знаю, что ей надо.

– А ну положи! – я не знал, что делать, ведь он мог уронить мою дочь. Я аккуратно взял ее за ноги и слегка потянул. Сзади возмущался Леня и просил своего друга вести себя прилично. Эдик сделал шаг назад, и, споткнувшись, полетел на спину вместе с Евой на плече, которая после падения оказалась на Эдике. Меня обуяла ярость! Такого гнева я не испытывал никогда в жизни. Я сел на них сверху, сдвинул Еву чуть в сторону, так чтоб открыть лицо Эдика, и принялся бить его. Леня схватил меня сзади и попытался оттащить, но тоже завалился, скатившись чуть вбок от нас. В узком коридоре лежало двое пьяных мужчин, между ними парализованная девочка, а я сидел и бил Эдика, который кое-как прикрылся руками. Несколько ударов все же чисто зашли в лицо этого гада. Я смог разбить ему нос и, кажется, губу. Увидев кровь этого идиота, я немного успокоился. Он что-то бубнил, кажется, просил Леню помочь, но Леня лежал не двигаясь. Я потряс Леонида за плечо, но тот попытался сбить мою руку и повернулся на другой бок. Он что, спит?! Драка и запах дыма развеяли пелену в моем разуме, и я вдруг осознал, что произошло. Оглянувшись, я увидел шторы, охваченные пламенем.