Книга Урания - Камиль Фламмарион

Для них Париж был не городом, не миром, а театром мировой истории. Они проводили долгие часы в чудных музеях, в особенности среди древних и новейших шедевров Лувра, где искусство увековечило всю историю мысли человеческой, выраженной в бессмертных памятниках. Они любили встречаться в этих галереях, а оттуда отправлялись вместе в кварталы старого Парижа, где переживали мысленно события давно минувших веков. Старые кварталы, еще не уничтоженные новейшими перестройками – древний город с церковью Богоматери. Храм св. Юлиана, стены которого напоминают Хильперика и Фредегонду[33], старинные жилища, где обитали Альберт Великий[34], Данте, Петрарка, Абеляр[35], старый Университет, существовавши раньше Сорбонны. Затем, принадлежавший той же отдаленной эпохе, монастырь Сен-Мерри с его темными закоулками, аббатство св. Мартина, башня Хлодвига на горе св. Женевьевы, церковь Сен-Жермен-де-Пре – памятник времен Меровингов[36], церковь Сен-Жермен д'Оксерроа, с колокольни которого били в набат в Варфоломеевскую ночь, Капелла ангелов во дворце Людовика IX – все эти исторические памятники служили им предметом для паломничества. Среди толпы они уединялись в созерцании прошлого и видели то, чего почти никто не умеет находить.

Таким образом огромный город говорил с ними на своем старинном языке, когда они забирались на башни и галереи Собора Богоматери, затерянные среди всех этих химер, грифов, капителей, колонн, и видели у ног своих человечески улей, засыпающий в вечерней мгле, или когда, поднявшись еще выше на вершину Пантеона, они старались воспроизвести на память древний вид Парижа, проследить его вековое развитие, начиная с римских императоров, живших в термах, и кончая Людовиком Филиппом[37] и его преемниками.

Часто весеннее солнце, сирень в цвету, веселое майское утро, веселое пение птиц, их собственное нервно-возбужденное состояние манили их за город и они бродили наугад по лесам и лугам. Часы летели, как веяние ветерка. День исчезал точно сон, а ночью продолжались дивные грезы любви. Едва ли даже на Юпитере часы летят с такой быстротою для влюбленных; а ведь он вращается со скоростью вихря. Дни и ночи там слишком вдвое короче наших и не продолжаются и десяти часов. Мера времени – в нас самих.

Однажды вечером они сидели вдвоем, тесно прижавшись друг к другу, на крыльце без перил древней башни замка Шеврёз, откуда открывается вид на весь окрестный ландшафт. Они вдыхали теплый воздух долины, насыщенный благоуханием соседних лесов. Еще не замолкло пение малиновки, а соловей уже начинал в сгущающемся мраке рощи свой гимн звездам. Солнце только что закатилось в ослепительном сиянии из золота и пурпура, один лишь запад еще оставался озаренным довольно сильным светом. Все как будто засыпало в необъятной природе.

Немного бледная, но освещенная отблеском западного небосклона, Иклея была как бы вся пронизана светом и казалась освещенной изнутри, до такой степени лицо ее было бело и прозрачно. Полуоткрыв свой детский ротик, устремив вдаль взор глаз, подернутых истомой, она казалась погруженной в созерцание сияния, еще не потухшего на западе. Она предавалась грезам, прижавшись к груди Сперо и обвив руками его шею, как вдруг падучая звезда пронеслась по небу, как раз над самой башней. Иклея вздрогнула от суеверного страха. Уже самые блестящие звезды загорались в бездонной глубине небес, очень высоко, почти в зените, ярко золотом блестел Аркту. Ближе к Востоку, на довольно значительной высоте, горела ослепительной белизны Вега. На севере – Капелла, на западе – Кастор, Поллукс и Процион. Были обозначены и семь звезд Большой Медведицы, звезды Колоса, Девы, Регула. Незаметно одна за другой звезды усеивали весь небосклон блестящими точками. Полярная звезда намечала единственную неподвижную точку на небесной сфере. Но вот поднялся красноватый диск луны, уже начавший убывать. На юго-восток между Поллуксом и Регулом сверкал Марс, а на юго-западе – Сатурн. Сумерки постепенно сменялись таинственным царством ночи.

– Не находишь ли ты, что все эти светила точно очи, которые смотрят на нас? – заметила она.

– Да, небесные очи, столь же прекрасный, как и твои! едва ли они увидят на земле что-нибудь прекраснее тебя… и нашей любви.

– А все же…

– Да, я понимаю твои мысли. Кроме того есть свет, семья, общество, обычаи, законы нравственности – мало ли еще что? Мы позабыли обо всем этом и повинуемся одному лишь взаимному влечению, как повинуются притяжению солнце, светила, соловей, вся природа наконец. Но скоро мы отдадим должное этим общественным приличиям и открыто провозгласим нашу любовь. Будем ли мы от этого счастливее?.. Возможно, ли быть счастливее нас, хоть в эту самую минуту?

– Я вся твоя, – отвечала она. – Для себя я не существую. Я неразличима в твоем сиянии, в твоей любви, в твоем счастье, лично я ничего больше не желаю. Нет, я не то хотела сказать. Глядя на эти звезды, на эти очи, устремленные на нас, я задумалась о том, где теперь все те человеческие очи, что созерцали их в течете нескольких тысяч лет, как мы созерцаем их нынче? Где сердца, которые бились так, как бьется в настоящую минуту наше сердце, где все души, сливавшиеся в бесконечных поцелуях, в таинственном мраке давно минувших ночей?

– Все они существуют и теперь. Ничто не уничтожается в природе. В своих понятиях мы объединяем небо и землю и совершенно основательно. Во все века, у всех народов, во всех верованиях человечество всегда выпытывало у этого звездного неба тайну своей судьбы. Это был своего род гадания. Земля такое же небесное светило, как Марс и Сатурн, которых мы видим вон там, как все эти небесные земли, темные сами по себе, но освещаемые тем же солнцем, что и мы, и как все эти звезды, которые ничто иное, как отдаленные солнца. Мысль твоя выражает то, что думало человечество с тех пор, как оно существует. Все взоры искали на небе ответ на великую загадку и с первых же дней ответы давала одна Урания. Да, и она будет отвечать всегда, эта божественная Урания. Она держит в руках своих небо и землю и дает нам возможность жить в бесконечности… Олицетворяя в ней изучение вселенной, поэтическое чувство наших отцов как будто хотело дополнить науку жизнью, красотой и любовью. Это муза из муз. Красота ее как будто говорила нам. Чтобы действительно понять астрономию и бесконечность надо… быть влюбленным.