Книга Темные вершины - Алексей Винокуров

История с барышнями стала для потентата новой и волнующей. Пока он был простым обывателем, барышни не спешили упасть ему в объятия. Наследник был некрасив, мелковат, субтилен и не принадлежал к мужчинам, на которых кидаются женщины и под визжание группы «Продиджи» забрасывают купюрами и использованным нижним бельем.

К счастью, времена переменились – да будет здоров покойник базилевс! Нынче он сам мог завоевать любую, только назвав свою должность, да и не называя даже, – кто же не знает в лицо порфироносного? Любые барышни вплоть до матрон и бабушек (то есть тех же барышень, но вышедших в тираж) пошли бы за ним на край света, точнее, во дворец базилевса, даже не спрашивая о возмещении, которое платит обычно мужчина – будь то замужество, подарки или просто деньги.

Тем не менее, когда ему в первый раз привезли на смотрины свинюх, стервей и блядюшек, он слегка смутился.

– Это как-то неудобно, – сказал он придворному своднику Листевнику, – как-то припахивает. Все-таки я базилевс, всемирный идеал, а тут барышни без штанов будут бегать и меня домогаться – верно ли это? Может быть, в глазах мировой общественности правильнее будет жениться?

– Нет, не будет, – отвечал Листевник вежливо, но решительно. – Вы – национальное достояние, должны принадлежать всем женщинам. Тем более что в стране демографический кризис.

Спорить со знающим человеком базилевс не решился и подчинился обычному порядку – смиренно принимать барышень, приуготовленных для томлений, радостей и упоений.

Увы, при ближайшем рассмотрении барышни его совсем не устроили, хотя, как свинюхи, стерви и блядюшки, они, вероятно, не имели себе равных. Однако в них днем с огнем нельзя было найти юной свежести, не говоря уже о том, что они были…

– …в употреблении! – согласился дворцовый сводник. – Правда ваша, царственный базилевс, немножко они б/у, а как без этого? Мы же не можем убивать женщин после каждого соития, это будет разбазаривание генофонда. Что у нас тут осталось, кроме балета и девушек? Или вы, может быть, хотите пересмотреть базовые ценности?

Потентат гневно сказал, что ничего уже не хочет, однако потребовал привести других барышень – менее, что ли, покоцанных. Тут уже на арене появился Мышастый во всей своей мрачной красе и объяснил, что так делать ни в коем случае нельзя.

– Вызовет подозрение, высочайший, – угрюмо бурчал он. – Предтеча этих пользовал и всегда был доволен – и вдруг отказываемся. Почему, отчего? Пойдут неприятные слухи, а где слухи, там и бунт. А нам лучше не рисковать: известно, народный бунт – дело бессмысленное и никому, кроме самого народа, не нужное.

Горькие слова Мышастого немного остудили его, он задумался.

– Им деньги-то платят? – спросил он наконец жалостливо.

– А как же – все по КЗОТу. Чем они хуже остальных работников? К тому же – патентованные красавицы.

Патентованных красавиц поместили для осмотра в оранжерее, среди тропических растений и фруктов, – чтобы выгодно оттенить их красоту. Под высокими стеклянными сводами кисло томились желтые лимоны, вяло свисали зеленые, травянистые на вкус бананы, важно глядели из тугой широкой листвы родичи солнца помпельмусы. Бил холодными струями помещенный в бассейн с лотосами фонтан, по краям бассейна тянулись в невыносимую высь чудовищные кактусы.

В оранжерее было влажно и тепло, девушки потели, но не сдавались – крики их и повизгивания слышны были даже через стену. Они топтались на кафельном полу, хихикали и неразборчиво, как цирковые лошади, цокали каблуками.

Повинуясь долгу, базилевс вышел-таки в оранжерею и оглядел красавиц с отвращением: на них негде было ставить клейма. Тут имелись разной масти – рыжие, черные, светлые, но все подтянутые, в облегающих платьях, с голыми ногами и руками, на которых кое-где поигрывали даже невесть откуда взявшиеся мускулы.

«Ну зачем им мускулы? – с тоской подумал он. – Что они будут с ними делать?»

Сама мысль, что лошади эти кому-то принадлежали, да еще не по любви, а за деньги, или пусть даже из патриотизма, была тошнотворной. Девушки кокетливо поглядывали на него и как-то так хитро переступали, что видно было полное отсутствие нижнего белья. Но легче ему от этого не делалось, только противнее.

Тех, которые за деньги, он считал проститутками. Нормальным женщинам он нравился сам по себе, только лишь за высокий пост. А проститутки непременно хотели денег, денег, денег…

А вот ему хотелось совсем другого – за деньги мил будет и последний жулик. Ему хотелось, чтобы о нем слагали стихи, поэмы, пели песни, наконец. Чтобы молоденькие девушки с визгом резали на себе кружевное белье, когда он выходит на дворцовую трибуну. Однако девушки не спешили сочинять стихов – разве что штатные проститутки, нанятые охраной из числа журналистов, писали восторженные книги. Но штатные были обрюзгшие, немолодые и, что еще хуже, часто были мужчинами. А увлекаться мужчинами он не был готов, он не познал пока всех высот женской страсти.

А журналистки – что ж, журналистки да, вились вокруг. Но не встречалось среди них интересных, да и не подпускали их к нему: язык, известно, что черная дыра, узнают что-то – не заткнешь. Но папарацци не отчаивались, ползли, лезли изо всех дыр, как тараканы и глисты, исполняли служебный долг. Иные готовы были отдаться последнему клерку из администрации, лишь бы какую-никакую информацию получить. Но это все было зря: информацию-то получить можно, а вот публиковать ее – нельзя. А все потому, что свобода слова и демократия не должны подменять собой базовых ценностей – патриотизма там, любви к базилевсу, остальное сами додумайте…

Кстати, сам потентат считал, что подлинная демократия началась у нас с той поры, когда разрешили голосовать мертвым. Этим своим решением базилевс очень гордился. Даже оппозиция и журналисты ничего не вякнули, не могли осознать слабым своим умишком. А кто вякнул, тому пришили тут же и разжигание, и экстремизм, и прочее остальное – чтоб впредь неповадно было.

Раздухарившись, он придумал мертвецов еще и судить – за преступления реальные или даже мнимые. А то так всякий нагадит, а потом сбежит на тот свет. Но напрасно, мы его и оттуда достанем! – потирал ручки базилевс.

Тут, надо сказать, даже привычные ко всему триумвиры крякнули и задумались.

– А мертвецов-то зачем судить? – спросил Мышастый с искренним изумлением. – Им ведь уже не чувствительно.

– Мертвецам, может, и нет, зато родственникам очень даже, – разумно отвечал базилевс.

И Мышастый живенько заткнулся, нечем ему было крыть.

Правда, некоторые журналисты, опомнившись, взвоняли что-то там про мораль и нравственность. Но им крантик-то быстро перекрыли, навык уже имелся.

Время от времени случались непредвиденные скандалы – то там, то сям писали в газетах о романах базилевса с певичками, фигуристками, разновсякими там балеринами и депутатками. Поговаривают, была среди них даже одна работница государственного музея. Все это крайне озлобляло потентата.