Книга Диалоги. Апология Сократа - Платон

А к тому же, Сократ, ты затеял, мне кажется, несправедливое дело – предавать самого себя, когда можешь спастись. Ведь ты добиваешься для себя того же самого, чего могли бы добиваться – да и добились уже – твои враги, желая погубить тебя. Мало того, мне кажется, что ты предаешь и своих собственных сыновей, оставляя их на произвол судьбы, между тем как мог бы и прокормить и воспитать их, и твоя это вина, если они будут жить как придется; придется же им испытать, разумеется, то самое, что выпадает обыкновенно сиротам на их сиротскую долю. В самом деле, или не нужно и заводить детей, или уж нести все заботы о них – кормить и воспитывать, а ты, мне кажется, выбираешь самое легкое; следует же тебе выбирать то, что выбирает человек добросовестный и мужественный, особенно если говоришь, что всю жизнь заботишься о добродетели. Что касается меня, то мне стыдно и за тебя, и за нас, твоих близких, если станут думать, что все это случилось с тобою по какой-то трусости с нашей стороны: и то, что дело поступило в суд, – ты явился, хотя мог и не являться, – и самый суд, как он происходил, и, наконец, эта нелепая развязка, как будто бы мы отступили по какой-то негодности и трусости с нашей стороны, ибо ни мы тебя не спасли, ни сам ты себя не спас, между тем как это было вполне возможно, если бы мы только на что-нибудь годились. Вот ты и смотри, Сократ, как бы все это не оказалось не только вредным, но и позорным для нас с тобою. Однако подумай; вернее, впрочем, что и думать-то уже некогда, а нужно решить, решение же может быть одно, потому что в следующую ночь все уже должно быть сделано, а если еще будем ждать, то уже ничего нельзя будет сделать. Но умоляю тебя всячески, Сократ, послушайся меня и ни в каком случае не поступай иначе.

Сократ. О милый Критон, твое усердие стоило бы дорогого, если бы оно было направлено сколько-нибудь верно, а иначе, чем оно больше, тем тяжелее. А потому следует обсудить, нужно ли нам это делать или нет. Таков уж я всегда, а не теперь только, что из всего, что во мне есть, я не способен руководствоваться ничем, кроме того разумного убеждения, которое, по моему расчету, оказывается наилучшим. А те убеждения, которые я высказывал прежде, я не могу отбросить и теперь, после того как случилось со мною это несчастье; напротив, они кажутся мне как будто все такими же, и я почитаю и уважаю то же самое, что и прежде, и если в настоящее время мы не найдем ничего лучшего, то можешь быть уверен, что я с тобою отнюдь не соглашусь, даже если бы всесильное большинство вздумало устрашать нас, как детей, еще большим количеством пугал, чем теперь, когда оно насылает на нас оковы, казни и лишение имущества. Как же бы в таком случае исследовать нам это дело всего правильнее? Не вернуться ли сначала к тому, о чем ты говорил, – к вопросу о мнениях – и посмотреть, хорошо ли говаривали мы неоднократно, что на одни мнения следует обращать внимание, а на другие нет; или, может быть, это было хорошо говорено в то время, когда мне еще не нужно было умирать, ну а теперь уже стало ясно, что мы это так только говорили, а что по правде это были сущие пустяки? Что касается меня, Критон, то я очень желаю рассмотреть вместе с тобою, покажутся ли мне эти слова сколько-нибудь иными, после того как я попал в настоящую беду, или они покажутся мне все такими же, и захотим ли мы их оставить или последовать им. Как-никак, а люди, которые знали, что говорили, неоднократно, мне думается, утверждали то самое, что я сейчас сказал, – что из мнений, какие бывают у людей, одни следует, а другие не следует высоко ценить. Скажи мне, ради богов, Критон, разве это, по-твоему, не хорошо было говорено? Ведь тебе, судя по-человечески, не предстоит завтра умереть, и у тебя нет в настоящее время такого несчастия, которое могло бы сбивать тебя с толку; так посмотри же, правильно ли это, по-твоему, говорят люди, что не все человеческие мнения следует уважать, но одни следует уважать, а другие нет. Как по-твоему? Не хорошо ли это говорят?

Критон. Хорошо.

Сократ. Значит, хорошие мнения нужно уважать, а дурные не нужно?

Критон. Да.

Сократ. Но хорошие мнения – это мнения людей разумных, а дурные – неразумных?

Критон. Как же иначе?

Сократ. Ну а как мы решали такой вопрос: тот, кто занимается гимнастикой, обращает ли внимание на мнение, похвалу и порицание всякого или только одного, а именно врача или учителя гимнастики?

Критон. Только его одного.

Сократ. Значит, ему нужно бояться порицаний и радоваться похвалам одного того, а не всех?

Критон. Очевидно.

Сократ. Стало быть, он должен вести себя, упражнять свое тело, ну и, разумеется, есть и пить так, как это кажется нужным одному – тому, кто к этому делу приставлен и понимает в нем, а не так, как это кажется нужным всем остальным.

Критон. Это верно.

Сократ. Хорошо. А если он этого одного не послушается и не будет ценить его мнения, а будет ценить слова большинства или тех, которые в этом ничего не понимают, то не потерпит ли он какого-нибудь зла?

Критон. Конечно, потерпит.

Сократ. Какое же это зло? Чего оно касается? Из того, что принадлежит ослушнику, чего именно?

Критон. Очевидно, тела, ведь его оно и разрушает.

Сократ. Ты хорошо говоришь. Уж не так ли и в остальном, Критон, чтобы не перечислять всех случаев? Ну вот, конечно, и относительно справедливого и несправедливого, безобразного и прекрасного, доброго и злого – того самого, о чем мы теперь совещаемся, нужно ли нам относительно всего этого бояться и следовать мнению большинства или же мнению одного, если только есть такой, кто это понимает, и кого должно стыдиться и бояться больше, чем всех остальных, вместе взятых? Ведь если мы не последуем за ним, то мы испортим и уничтожим то самое, что от справедливости становится лучшим, а от несправедливости погибает, как мы и раньше это утверждали. Или это не так?

Критон. Думаю, что так, Сократ.

Сократ. Ну а ежели, последовав мнению невежд, мы погубим то, что от здорового становится лучше, а от нездорового разрушается, будет ли стоить жить, после того как оно будет разрушено? Я говорю это о теле, не правда ли?

Критон. Да.

Сократ. Так стоит ли нам жить с негодным и разрушенным телом?

Критон. Никоим образом.

Сократ. Ну а стоит ли нам жить, когда разрушено то, чему несправедливость вредит, а справедливость бывает на пользу? Или, может быть, то, к чему относятся справедливость и несправедливость, – что бы это там ни было – мы ценим меньше, нежели тело?

Критон. Никоим образом.

Сократ. А напротив, ценим больше?

Критон. Да, и много больше.

Сократ. Стало быть, уже не так-то должны мы заботиться о том, что скажет о нас большинство, мой милый, а должны заботиться о том, что скажет о нас тот, кто понимает, что справедливо и что несправедливо, – он один да еще сама истина. Таким образом, в твоем рассуждении неправильно, во‐первых, то, что ты утверждаешь, будто мы должны заботиться о мнении большинства относительно справедливого, прекрасного, доброго и им противоположного. «Да, но ведь большинство, – скажут на это, – способно убивать нас».