Книга Опомнись, Филомена! - Татьяна Коростышевская

Дож вздохнул для разнообразия скорбно:

– Эх, а какой отбор невест можно было бы устроить на нашей площади Льва, сколько денег натрясти с заинтересованных родителей…

И прокричал:

– Как зовут тебя, прекрасная русалка?

Девушка промолчала.

– Парни, доставьте это чудо на «Бучинторо» с максимально возможной торжественностью.

Это выражение лица Чезаре Артуро Копальди знал прекрасно, оно озаряло лик синьора Муэрто, когда тот затевал большую авантюру.

Гвардейцы попрыгали в воду, чтоб исполнить приказ.

– Ваша серенити, – пробормотал помощник, – обряд обручения с морем не завершен.

– Что? – Горящий взор дожа отвлекся от приближающегося плотика. – Ах да, дай кольцо.

И, прокричав ритуальную фразу, Чезаре швырнул перстень.

Девушка – или кукла – оказалась потрясающе красивой. Светло-рыжие волосы волнистой копной спускались до пояса, кожа поражала гладкой чистотой, а глаза – цветом. Это был аквамарин. Обнаженные ножки были стройны, грудь, видневшаяся в вырезе платья, округла и пышна. На правом ушке «русалки» Артуро заметил украшение в виде крошечной голубой саламандры, а еще заметил странный цвет ее губ, их будто смазали помадой, забыв поправить рисунок кисточкой.

Тишайший Муэрто развил бурную деятельность. Он хотел немедленно жениться, чтоб хоть так отобрать у красотки свою победу. Он спорил с кардиналом, отдавал приказы, расточал улыбки.

Когда девушка написала свое имя – Филомена Саламандер-Арденте, – у синьора Копальди отлегло от сердца. Значит, она не творение кукольника, не гомункул, а женщина из плоти и крови. Хотя Чезаре говорил, что Мадичи отправит к нему убийцу. Может, экселленсе поработил сознание Филомены, вложив в него приказ? Говорят, дети ночи выродились, говорят, что они не те, что прежде, но Лукрецио – древний вампир, и никто не может знать предела его возможностей.

Новобрачные поцеловались под приветственные крики подданных. Процессия направилась в город, дож с догарессой стояли рука об руку на палубе «Бучинторо» и так же, рука об руку, проследовали во дворец по алой ковровой дорожке, расстеленной от причала. Все происходило размеренно и важно. Филомена, кажется, не отдавала себе отчета в происходящем, смотрела прямо перед собой, высоко держа голову. Она ни разу не улыбнулась, не заплакала и не выразила лицом никаких чувств. Длинные стройные ножки шагали в такт поступи тишайшего супруга.

Толпе она нравилась, пресыщенная зрелищами аквадоратская публика готова была утопить свою новую госпожу в поклонении и обожании. Люди аплодировали, кричали, кто-то бросил ей под ноги горсть монет, и уже через несколько минут дорожка из алой стала золотой.

Такого никогда не бывало. Остаток пути до Бумажных ворот, главного входа во Дворец дожей, новобрачные преодолели по щиколотки в деньгах. Чезаре явно блаженствовал: его первое обручение с морем войдет в историю.

Но, очутившись в личных покоях, дож поручил догарессу служанкам, будто утратив к ней интерес, и заперся с Артуро в кабинете.

Праздник еще не закончился, но продолжение предстояло перекроить и сшить заново. Артуро, не полагаясь на память, только успевал записывать отрывистые приказания.

– Второй трон… Нет, возьмите парный из залы заседаний и установите прямо на лестнице Гигантов. Платье, драгоценности… Пусть камни подберут под цвет глаз… Архивариус… Отряхни со старичка пыль, через час я хочу знать все о Саламандер-Арденте…

Через час дверь кабинета снесло с петель и в коридоре закричали, что донна Филомена, кажется, умерла.

* * *

Как я не умерла, посмотрев на себя в зеркало, останется тайной в веках. Я была ужасна, непристойна, грязна, в конце концов. Ах, еще я была замужем! Но о последнем старалась пока не думать.

Мне требовалась ванна, чистая одежда и мои подруги. Приоритеты я расставила, вообразив выражения лиц Карлы и Мауры, явись я перед ними в кукольном платьице.

Ах, еще мне нужен был развод!

Нашлепка с губ отдираться не желала. Я царапала ее ногтями, пыталась укусить изнутри, но добилась лишь вкуса крови во рту.

Зеркало меня расстроило, поэтому я перешла в другую залу, с драгоценными шпалерами на стенах и резными потолками.

Отец! Я напишу отцу! Он не давал согласия на брак, наши юристы могут оспорить законность… Опомнись, Филомена, ты обвенчалась с Чезаре Муэрто! С дожем! Матушка меня убьет.

Итак, ванна.

Когда супруг представлял мне служанок, те почтительно кланялись, выстроившись полукругом под парной лестницей. Я тогда на девиц едва взглянула. Кажется, их было более десятка, кажется, они были хорошенькими, и на каждой было платье с золотым позументом, нормальной, заметьте, длины.

Чикко возбужденно сбежала по моему плечу на ладонь, повела из стороны в сторону головкой. Что? Камин? Он не горит, и это тебе не нравится?

Я поднесла саламандру к дровам, те вспыхнули, и ящерка блаженно нырнула в языки пламени. Шкурка ее безостановочно мерцала, изменяя цвет. Маджента, волшебство.

Подойдя к лакированному креслу, я села. В доме Саламандер-Арденте служанка была одна, горничная Симонета, вдовая синьора в самом расцвете лет. Она иногда помогала мне одеваться, подавала матушке утренний кофе и прислуживала за столом, если на обед являлось одновременно более трех членов семьи. Как отдать приказ Симонете, я знала.

На низком столике я заметила колокольчик, а в спальне, кажется, было бюро, такое же вычурное, как и прочая мебель.

Вооружившись предметами для письма, я резко встряхнула колокольчик, призывая прислугу. И они явились, две волшебные нимфы в золотистых платьях. Их высокие прически покачивались подобно косым материковым башням, вызывающим смех аквадоратских зодчих.

– Донна догаресса, – протянула левая тоненьким голоском. – Чего изволите?

Окунув перо в чернильницу, я вывела:

«Пожалуйста, ванну и чистое платье».

– Это невозможно, донна догаресса, – голос правой был еще противнее. – Пресная вода – на вес золота, мы берем ее в дворцовом колодце раз в день, и сегодняшние запасы уже исчерпаны.

Две пары глаз смотрели на меня с одинаковым выражением наглой безнаказанности.

«Кувшин для умывания?» – вывела я, чувствуя, как щеки заливает беспомощным румянцем. Мне как будто снова было шестнадцать и я терпела насмешки маркизетты Сальваторе.

– Боюсь, все они заняты.

– Тишайшая донна.

Перо хрустнуло, когда я жирно перечеркивала вторую просьбу. Резко поднявшись, я пошла к двери, сжимая в кулаке лист бумаги.

– Куда? – колыхнулись башни.

– Вам не позволено покидать…

Чикко прохладно охватила мое ухо и выпустила в сторону служанок струю пламени. Девицы завизжали, я покинула комнату. Путтаны! На них были одинаковые кольца, золотые печатки с изображением мертвой головы. Тишайший супруг отдал меня на потеху и поругание личному гарему? Стронцо Чезаре!