Книга Экспозиция чувств - Елена Жукова

– Ты и есть моя девушка! Ты, Аня, говоришь так, будто жизнь твоя кончена. И уже нет смысла что-то менять. Но это же не так! Помнишь, что в сорок лет жизнь только начинается? Уходи от мужа! Поженимся… Антошку твоего я буду любить как отец. Еще ребеночка родим. Или даже двоих. Хочешь?

– Глебушка, ты сам не понимаешь, что говоришь. Поженимся… А через год ты опомнишься: старая жена, чужой ребенок. Зачем тебе это? У тебя еще все впереди – и любовь, и семья…

– У нас с тобой все впереди. Если ты этого захочешь. Почему ты мне не доверяешь?

– Милый мой, я даже себе доверять не могу. Не то что другому!

Иногда они встречались в городе. Проводили вместе час или даже полчаса. Гуляли, держась за руки, сидели в кафе… Был в этих публичных свиданиях риск. Но именно он придавал роману пикантный привкус опасности. Гордин почти желал, чтобы их увидел кто-нибудь из знакомых Анны. Только так, через разоблачение, можно было порвать окончательно запутавшийся клубок отношений. Глебу претило делить Анну с другим мужчиной, у которого на нее больше прав. Но силой заставить ее уйти из семьи Гордин не мог.

Анна тоже страдала. Страдание сводило ее тонкие брови, сминало губы в горестную складку… Но Анна молча несла бремя вины за ежедневную ложь, за минуты, украденные для себя у самых близких, нуждающихся в ней людей.

Иногда звонил ее мобильный. И Анна, порозовев от стыда и повернувшись спиной к Глебу, фальшивым голосом рассказывала что-то про заболевшего коллегу или срочного пациента. Каждый раз она добавляла ко вранью сочные детали: имена, фамилии, обстоятельства места и времени. Все это должно было придать лжи больше убедительности. И все равно Глеб не мог понять, как муж верит ей. Анна невольно выдавала себя счастливым звоном серебряного голоса.

Роман, со временем набравший и сладость, и горечь, длился чуть больше трех месяцев. Потом уже Глеб узнал, что по статистике (есть и такая!) адюльтер столько и продолжается. В среднем. За это время угрызения совести и трудности сокрытия связи перевешивают соблазн. Они с Анной не стали исключением. И однажды Гордин услышал то, чего боялся:

– Все, я больше так не могу. Я сойду с ума, понимаешь? Глебушка, милый мой, не терзай меня, отпусти. Прошу тебя, умоляю.

Что ж, рано или поздно так должно было случиться. И все-таки Глеб надеялся, что Анна останется с ним. Поселится в его квартире, приведет Антошку… Но чуда не случилось. Гордин снова (в который раз!) принялся уговаривал Анну: настаивал, убеждал, обещал… Но та словно не слышала.

– Давай сейчас не будем говорить об этом. У меня ужасно болит голова. Давай встретимся завтра и все обсудим. Завтра у меня свободный день. Целый день. Понимаешь? Ты сможешь отпроситься с работы?

Раньше Анна никогда не посвящала Глебу целый день. Очевидно, это был прощальный подарок. Завтра они расстанутся.

Анна приехала к Глебу с самого утра, и они долго ненасытно любили друг друга. Гордин потом месяц не менял постельное белье, чтобы сберечь запах. Потом любовники отправились в Нескучный сад – традиционное место их прогулок. Там Анна и произнесла свой приговор. Глеб предпринял последнюю попытку переубедить ее, но тщетно. Все было кончено.

Стояла осень, начало октября – прекрасный и печальный финал годового цикла. По странному совпадению уже на следующий день зарядили дожди, оплакивавшие несостоявшееся счастье. Но последний день перед разрывом был прекрасен. Кроны лип лоснились тусклым золотом, и даже воздух пропитался густым лимонадным цветом. Порывами налетал ветер, похожий на неровное дыхание неутоленной страсти, срывал с веток листья и подолгу кружил их в воздухе. Золотой дождь – эффектная концовка отыгранной пьесы.

Любовники молча бродили по аллеям, держась за руки. Говорить было уже не о чем – им предстояло снова стать чужими. Иногда Анна принималась плакать, и Глеб утешал ее, гладя по голове, Как ребенка.

Так, измученные, опустошенные, они по набережной добрели до парка Музеон, где их, слившихся в прощальном объятии, подстрелила камера этой гребанной папарацци – Александры Корбус.

Глава 6

После выставки Гордин снова начал думать об Анне. Полгода он гнал эти мысли прочь, не позволяя себе ни вспоминать, ни строить предположения «что было бы, если б…». А теперь, когда Глеб перекипел, всего один звонок разрушил спокойствие, оказавшееся на поверку таким непрочным.

Глеб многократно прокручивал в голове их короткий разговор. «У меня только-только стало налаживаться…». Слышать это было больно. У него-то так ничего и не наладилось. И в памяти, как заноза, торчала та самая плакатная фотография – безжалостное напоминание о Гординском любовном фиаско.

Глеб беспокоился об Анне, несколько раз набирал и сбрасывал ее номер. Что будет с ней, если муж увидит развешенное по всему городу свидетельство измены? Что станет с ее браком, в котором «только-только стало налаживаться…»? И как бы ни было Глебу обидно, что Анны способна забыть о нем, он не желал ей зла.

Обида Гордина сфокусировалась на одном объекте. Теперь он точно знал, кому адресовать проклятия. Александра Корбус. Безмозглая и безответственная фотоманьячка, опасная, как обезьяна с гранатой. Которая даже не сомневается в своем праве подглядывать за людьми и афишировать их личные тайны. А победа на конкурсе – это публичное признание ее правоты. Глеб просто обязан остановить эту соплячку! Наказать ее, чтобы в следующий раз поостереглась соваться чужую жизнь! Пусть только позвонит!

Но прошла суббота, за ней воскресенье, а Корбус так и не позвонила. Может, дама с Винзавода забыла передать ей Гординский номер? Или намеренно не стала этого делать? Они не любят, когда клиенты договариваются с фотографом напрямую, минуя посредника…

А пока длилось ожидание, Глеб предпринял собственное расследование. Найти в Интернете информацию об Александре Корбус было делом несложным. Особенно после ее победы на конкурсе. «Портрет врага» – аватарка на страничке Фликра. Девчонка оказалась непохожа на выдуманную Гординым беспринципную стервятницу. Милое юное лицо. Она выглядела моложе своих двадцати пяти. Точнее, уже двадцати шести. А фотография была замечательна. Лицо освещено с одной стороны, а на второй, теневой, половине изображение только угадывалось. Насмешливый карий глаз под густой «крылатой» бровью. Короткая мальчишеская стрижка. Четко очерченные скулы. Подбородок с ямочкой. Длинная-длинная шея – тонкая и беззащитная, как стебелек тепличной рассады. Глебу даже вспомнилось смешное детское слово с тремя «е» подряд – «длинношеее». И выступающая из тени половинка пухлых губ, где нижняя похожа на спелую ягоду, которую только прикуси, и брызнет сок.

Страничка Александры Корбус была открыта три года тому назад. Сейчас там горделиво красовалась ненавистная «Осень нашей любви», пролайканная больше полутора тысяч раз и собравшая длинную череду восторженных комментариев. Глеб снова поразился обилию вуайеристов.

За три года Корбус разместила солидную галерею работ. В основном это были уличные съемки. Чаще всего девчонка снимала в Москве, но были фотографии Питера, Казани, Нижнего Новгорода, Вологды. Узнаваемые городские пейзажи служили для нее только фоном – героями были люди. Она снимала стариков и детей, влюбленных, мечтателей, работяг, уличных музыкантов, просто прохожих… И всегда в работах Корбус присутствовало что-то особенное, связанное с неповторимостью ее взгляда на мир. Простые, на первый взгляд, картинки цепляли Глеба: заставляли вспоминать, размышлять, улыбаться или сопереживать.