Книга Театральная сказка - Игорь Малышев

И он, громыхая растоптанными башмаками, отправился домой.

– Как думаешь, это правда? – спросила Ветка у Мыша, когда они остались одни.

– Что правда? Что здание в центре Москвы может поменять свою архитектуру? – Мыш скривил губы. – Ну, учитывая, как Альберт пьёт…

– Да брось ты! Недавно на наших глазах исчезла целая кирпичная стена. Заметь, крепкая и основательная такая стеночка. Стоит ли после этого вообще чему-то удивляться?

– В любом случае насчёт сумасшедшего дома Альберт хорошо сказал, – примирительно заметил Мыш. – Иногда на меня нападает страх, что всё, происходящее с нами, – просто галлюцинация, которая однажды кончится.

Дети перепробовали сотни ключей и открыли с десяток дверей, прежде чем нашли ход на крышу. Последняя дверь, сквозь замочную скважину которой тянуло свежим воздухом, перемешанным с шумом ночной Москвы, выпустила их на покатую гулкую жесть, по которой мелкой дробью стучал дождь.

Дети вдохнули запах осени: засыпающих деревьев, умирающих листьев и реки, готовой принять лёд.

Где-то рядом маячила тень зимы…

Надстройка, образующая выход на крышу, имела довольно длинный козырёк, защищавший порог от дождя и снега.

– Здесь можно пить чай, – сказала Ветка. – И мы будем пить здесь чай.

Она ушла, вернулась с горячим чайником, закутанным для тепла в свитер, и они долго сидели, глядя на город, который никогда не спит.

По набережной с визгом циркулярной пилы проносились мотоциклы, тяжело и уверенно, как жуки-носороги, двигались джипы, сновали мелкими насекомыми дамские автомобильчики. Вздрагивая мигалками и сиренами, проезжали автомобили полиции и «Скорой помощи», оставляя после себя тревожное чувство беды.

Плыла бесконечной змеёй Москва-река. Шедший от неё влажный, вёрткий ветерок пробирал до костей. Дети кутались в один на двоих плед, пили чай, и холод отступал.

– Хорошо бы завести самовар, – сказала Ветка. – Жаль, что Альберт не платит нам денег.

– Откуда ему их взять? Он нищ как ворон. К тому же у него ещё и мама болеет.

– Тогда, может быть, однажды нам повезёт и мы найдём на улице кошелёк, в котором хватит денег на самовар?…

По реке, тихо и уверенно, как надвигающаяся зима, шёл тёмный сухогруз.

– Без самовара никак… – сказала Ветка.

Изнуряя себя, проехал велосипедист. Стеная на всю округу музыкой через открытые окна, проехала приземистая бесцветная машина. Тявкнула собачка, донёсся хлопок автомобильной двери, пискнула дважды сигнализация. На реку села пара уток.

– Интересно, в Москве можно найти можжевельник? – спросила девочка.

– Зачем тебе?

– Обязательно нужен. Чтобы дым самовара пах можжевельником. Как в «Ёжике и Медвежонке».

– Да, Москве очень не хватает можжевелового дыма, – подумав, согласился Мыш. – Когда я вырасту, у нас будет столько можжевелового дыма, сколько мы захотим.

– Интровертище, да ты, оказывается, романтик! – толкнула его плечом под пледом Ветка.

– Ещё какой. Но очень глубоко внутри. Очень.

Москва-река и москварики

За окнами рыба Москва-река.

Я – москварик, Ветка – москварика.

Лунные отсветы на чешуйках большой реки.

Москварики рады, смеются москварики.

Падают листья на камни и огоньки.

Засыпает Москва-река, но не москварики.

Лёд стянул гранит рёбер реки.

Спокойной ночи, мама. Москварики играют в снежки.

Завтра будет весна, весёлые настанут деньки.

Место москвариков здесь, у Москвы-реки.

За сценой. Сгоревшее село

Гном уколол им пальцы шипом, произнёс «удачи!», и перед детьми раскинулась степь – разнотравье, жёлто-зелёное море, по которому ветер гнал широкие волны.

Идти было легко, травы стелились под ногами, мягкие, как шерсть огромного зверя. Запахи, сухие и сильные, кружили головы, от треска кузнечиков звенело в ушах.

Большая белая птица пролетела над ними.

Ворон, указывая направление, летел медленно и низко, и дети двинулись за ним.

Они красиво смотрелись с высоты: белая птица и двое детей посреди огромной, как океан, степи.

Гряды травяных волн, поднимаемые ветром, перекатывались через пространство.

Птица привела их к остывающему пожарищу. Под безоблачным, спокойным, как синий плат, небом догорали, исходя едким дымом, избы безвестного сельца. Земля вокруг была избита воронками разорвавшихся снарядов.

Что это было за село? Какого века? Какого народа? Кто сжёг его и зачем?

Дети шли меж обугленных брёвен, покрывшихся глубокой чёрной корой.

Наверное, где-то тут же, в завалах, лежали и останки людей, но огонь вычернил и их, сделав неотличимыми от сгоревшего дерева и так спрятав от глаз детей.

Ворон летел медленно, еле поднимая крылья, поддерживаемый потоками горячего воздуха, поднимающегося от пожарища.

Мыш шёл и каждую секунду боялся, что он, или, хуже того, Ветка, увидит мёртвого человека.

Ветка вскрикнула жалобно и протяжно. Мыш повернулся к ней, уверенный, что его опасения оправдались, но нет, Ветка стояла, подняв ногу, и из подошвы её башмачка торчал гвоздь с куском сгоревшей доски.

Мальчик вытащил гвоздь, снял башмак, кровь со ступни девочки закапала на чёрное дерево и лёгкий прах золы.

Мыш аккуратно очистил ранку, высосал черноту, то и дело сплёвывая красную слюну.

– Больно? Больно? – спрашивал он девочку в перерывах.

– Нет-нет, – морщась, отвечала она, стоя на одной ноге и держась за его плечо. – Даже приятно. Мне ещё никто и никогда не целовал пятки.

Мыш вздохнул, продолжая работать.

– Сплёвывай лучше. Во мне знаешь сколько яда…

– Ничего, в малых дозах даже яд кобры полезен.

Ветка тронула его волосы.

– Мыш, ты святой.

Ворон кружил над ними всё такой же спокойный и медлительный.

Мальчик надел на ступню Ветки башмак, и взгляд его зацепился за обгорелую доску с гвоздём, на которую пролилась кровь девочки. Гарь меняла цвет, светлела и на глазах снова становилась деревом.

Время словно бы повернуло вспять.

Через полчаса, когда дети оставили пожарище далеко позади, они оглянулись и увидели стоящую посреди гари совершенно целую избу и стены других домов, на глазах вырастающие вокруг неё.