Книга Запретная магия - Марина Эльденберт

— Ры!

— Гьердова пасть! — рявкнул эрцгерцог.

Пасть там действительно была. Скомпановавшись на задних сиденьях (насколько позволяли габариты), лев грозил заполнить собой все пространство. Это я поняла, когда мне на голову легло магическое крыло, а его светлости на голову положили хвост.

— Уберите! — прорычал высокопоставленный сноб.

— Я не буду вашей любовницей!

— Вы считаете, что это смешно?

— Я не собираюсь портить свою репутацию исключительно потому, что вы не в состоянии уследить за своей магией!

— Ничего с вашей репутацией не случится. Арэнэ — не любовница.

— А кто?!

— Муза. Возлюбленная. Называйте как хотите.

— Ну вот я и назвала — любовница!

По правде говоря, арэнэ была не совсем обычной любовницей. Так называли женщин, крайне образованных и утонченных, которые в силу своего происхождения не могли претендовать на замужество с состоятельными мужчинами, но составляли им компанию. Они могли поддержать беседу на любую тему, с ними не стыдно было выйти в свет, но… но… я никогда не представляла себя арэнэ. Хотя бы потому, что это совершенно другая жизнь. У арэнэ никогда не будет семьи — на них не женятся, и никогда не будет счастливой жизни. Несмотря на роскошь и богатство, которыми их окружали покровители, они все равно оставались всего лишь женщинами для утех и приятного времяпрепровождения.

Нет, это точно не мое.

Нет!

— У вас нет выбора, эри Армсвилл, — сообщили мне, отбрасывая магический хвост магического льва за спину.

— Выбор есть всегда.

— Неужели?

— Да. Я не настаиваю, чтобы вы вообще как-то меня представляли, но быть вашей арэнэ не собираюсь!

— И что вы предлагаете? — поинтересовался его светлость. — К моему величайшему сожалению, взять вас невестой мне не позволяет положение.

В его голосе было столько сарказма, что я пожелала льву сесть ему на голову.

— К моему величайшему облегчению, взять меня вам не грозит вовсе, — процедила я.

— Уберите льва!

— Ваш лев, вы и убирайте.

В таком благоприятном расположении духа мы и продолжали путь (вместе со львом) в напряженном молчании. Не знаю, кто из нас напрягался больше, но я даже по сторонам особо смотреть не могла. Только на свои руки, которые, к счастью, сейчас не искрили, да на льва, который каким-то образом умудрился устроиться на заднем сиденье и сейчас громко сопел.

Дорога показалась мне бесконечной, поэтому я ненадолго закрыла глаза. Под мерное постукивание колес о брусчатку сама не заметила, как провалилась в сон.

Глаза я открыла оттого, что мы остановились.

Первое, что я обнаружила, — льва не было рядом.

А второе… города тоже не было. Мобильез стоял на подъездной дорожке перед возвышающимся над нами замком.

Я поморгала. Замок не исчез.

Зато появился его светлость, который открыл для меня дверь мобильеза и подал мне руку.

— Куда вы меня привезли?

— К себе домой.

— Домой?! Это у вас дом такой?

— Дом у меня в городе. Но в Барельвице у меня нет такой библиотеки, которая позволит мне как можно скорее разобраться в нашей ситуации.

Я приняла его руку и вышла из машины.

Перед величием замка, честно говоря, все остальное как-то терялось. Это монументальное сооружение, должно быть (судя по характерным башенкам), возвели еще во времена Даргейна-завоевателя, если не раньше. Высокие арочные окна и колонны, величественная лестница, ведущая к главным дверям. Я задрала голову, чтобы оценить пять этажей великолепия, протянувшегося справа и слева, в окружении бесконечных дорожек, тропинок, парковых зон и фонтанов.

— Эдельз Грин, — сообщил его светлость. — Построен восемьсот лет назад.

— Я поняла, — ответила я, возвращая голову в исходное положение, потому что она уже начинала кружиться. — Если я сгорю здесь, никто не заметит, а мой пепел потом просто сметет в совочек одна из двухсот семидесяти ваших горничных.

Его светлость кашлянул. Хотя мне показалось, что у него уголки губ дрогнули.

— У вас интересное чувство юмора, эри Армсвилл.

А кто сказал, что оно у меня есть? — Я потерла друг о друга замерзшие ладони.

За городом было гораздо холоднее, но я с какой-то радости представила, как здесь красиво поздней весной и летом.

— Пойдемте, — кивнул эрцгерцог. — Мне нужно еще кое-чем заняться, пока вы обустраиваетесь.

Обустраиваюсь?

— Я не собираюсь здесь обустраиваться! — возмутилась я.

— Вы же не думаете, что я оставлю вас в городе?

— Что значит — не оставите?

— Это значит, что если вы будете жить в моем городском доме, вам придется общаться с моей семьей, а я этого не хочу. Чем меньше вопросов вызывает ваше присутствие, тем лучше.

— Чудесно.

— Я рад, что мы с вами наконец-то пришли к согласию. Раньше начнем — раньше закончим.

— То есть существует вероятность, что мы со всем разберемся уже сегодня?

На меня посмотрели сверху вниз.

— На разработку схемы белого уровня уходит от одного дня до недели, — сообщил его светлость тоном занудного лектора в магуниверситете. — На разработку схемы, которая понадобится нам с вами, — от четырех месяцев до полугода.

Четыре месяца?!

Никогда в жизни я еще не была так близка к тому, чтобы позорно хлопнуться в обморок. И я бы даже упала, если бы мне пообещали, что по возвращении все это забудется как страшный сон, но вряд ли. Поэтому я предпочла бодрствовать и ступила все-таки на лестницу, по которой до меня, должно быть, ходили исключительно именитые особы королевских кровей.

Вы снова чем-то недовольны, эри Армсвилл?

Издевается, особун королевских кровей.

— Нет, я в восторге от того, что мне придется терпеть ваше общество четыре месяца.

Его светлость сдвинул брови.

— Четыре — при учете того, что я сегодня же найду и разберу принцип создания запрещенной схемы.

— А вы можете его не найти?!

— Библиотека моего рода крайне обширная, но все же не безграничная. Запрещенных схем в готовом виде не существует, только отдельные элементы.

Я бы скисла, но в этот момент перед нами распахнули двери. Просторный холл, залитый светом от нескольких люстр (выделялась из них одна, центральная, состоящая из такого количества хрустальных деталей, что считать их можно было не один день), предсказуемо оказался пустынным. Не считая дворецкого, поклонившегося моему спутнику, и его помощника — такого же отстраненно-учтивого, не изменившегося в лице, даже когда его светлость отдал мое горелое пальто, в окрестностях никого больше не было.