Книга Только никому не говори. Солнце любви - Инна Булгакова

Вероятно, ты имеешь в виду роман Дрюона «Негоже лилиям прясть», — вмешался я. — Там лилии — символ французской короны, старинный королевский герб. Думаю, ни Евангелие, ни Дрюон нам не помогут.

Мы посмотрели на Павла Матвеевича, он спал. Неужели проклятое известие о дочери и друге и было тем последним ударом, что добил его? В полутёмной прихожей (именно полутёмной — так виделось мне: тусклая лампочка, завешанное простыней зеркало, духота и безысходность) стоят двое…

- А второе обстоятельство, Ваня? Ты говоришь, два обстоятельства особенно интересны…

- Да сам Борис. Точнее, одна его фраза о художнике и жене: «эта любовь им бы недёшево обошлась». Какую роль он сыграл в тех событиях, мне неясно.

— Все они хороши, — сурово отозвался Василий Васильевич. — И художник с учительницей, и мальчишка с этими билетами, и зятёк. Добили нашего старика.

14 июля, понедельник

Не знаю, случайно или неслучайно (возможно, сработали мои слова, сказанные Анюте), но Дмитрий Алексеевич приехал в больницу на следующий же день, после обеда. Поздоровался, подсел к Павлу Матвеевичу, зашуршал пакетами. Я тотчас вышел покурить на лавочке против дверей нашего флигеля. Художник появился вскоре и с готовностью поддержал моё предложение полюбоваться живописным видом из дворянской беседки над темными водами.

- Здесь закаты должны быть хороши, — заметил он, опустившись на железную скамейку. — Знаете, Иван Арсеньевич, чем я занимался эту неделю? Разыскал и прочитал два ваших романа. Занятно, очень — я в вас не ошибся…

- Это скучная тема, — отмахнулся я. — Сейчас меня куда больше занимают ваши романы, Дмитрий Алексеевич. Вы в эти дни виделись с Люлю?

- С Люлю я не виделся, — медленно ответил художник, глядя на меня с интересом и как будто с облегчением. — Слава Богу, Анюта опомнилась!.. Я рад. Теперь я не один.

- Вы скрыли от следствия отношения с Анютой, защищая, так сказать, честь женщины?

- Куда ж было деваться?

- И заранее условились с ней, что будете молчать?

- Не то чтоб условились, она попросила… Ну, я понял, что она не хочет семейного скандала и вёл себя соответственно. Обо всех этих пошлостях не стоило бы и упоминать, но они, к несчастью, самым непосредственным образом связаны с исчезновением Маруси.

- Даже так? Кажется, вы считаете свои отношения с Анютой пошлыми?

- Ничего пошлого в них тогда не было. Я увлёкся и очень, а она… я не обольщаюсь: просто ей не повезло с мужем. Кстати, вы его видели?

- Видел.

- Ну, так что ж объяснять… Одним словом, я во всем виноват и увлечение моё обернулось пошлостью и ужасом. Анюта вам все рассказала?

Я решил пока что не разуверять его на этот счёт.

- Расскажите вы — все, что скрыли когда-то.

- Девочка исчезла в среду, когда Анюта была в Москве.

- В среду?.. Я так и чувствовал, что с Петей нечисто.

- Я тоже чувствовал, но поймать его не смог.

- В какое время Анюта была в Москве?

- Ко мне она приехала во втором часу. Я не ожидал её так рано.

- Но вообще вы её ждали?

- В воскресенье мы договорились встретиться в среду вечером.

- Почему же она приехала днём?

- До сих пор не знаю. Анюта не любит об этом говорить, вообще вспоминать. Знаете, в двадцать два года вдруг остаться совсем одной с сумасшедшим отцом…

- Разве вы для неё ничего не значите?

- Выходит, нет.

- А она для вас?

- Конечно, значит. Но что было, то прошло. Я имею в виду страсть.

- Так тем более незачем было скрывать от меня прошлое. Анюта разведена, близкие погибли. Неужели вас волнует её репутация в палате номер семь?

Дмитрий Алексеевич засмеялся.

- Ну я-то в дурацком положении! Она запретила мне вам рассказывать — и тут же все рассказала сама. Люлю! Просто непостижимо.

- Запретила! Чего она боится?

- Ей бояться нечего. Но раз, слава Богу, все открылось, надо вам моё поведение объяснить.

- Да уж сделайте одолжение. А то втянули меня в историю, скрыв такой важный момент, как время преступления. Я ломаю голову, как Анюта проспала убийство, а она, оказывается, ездила в Москву.

- Видите ли, Иван Арсеньевич, три года назад она была так оглушена и несчастна, что я не мог взвалить на неё ещё и семейный скандал: Борис не из тех, кто прощает. А я в мужья не гожусь.

- Что ж так-то?

- А вот не гожусь, Анюта мне так и заявила. У меня есть один недостаток — не один, конечно, но этот для женщин самый существенный — я не способен на вечную любовь. Нет, я, конечно, слыхал, читал: спиваются, сходят с ума, идут на преступления. И я верю, но не способен. Значит, на следствии я смолчал, И к ней отнеслись с сочувствием.

- Как вы думаете, из-за чего они развелись? Может быть, Борис что-то узнал о жене и о вас?

- Откуда? — Дмитрий Алексеевич пожал плечами. — Анюта слишком горда, чтоб объясняться. Кончилась эта самая вечная любовь — и разбежались.

- А какие у вас были отношения с Борисом?

- Да никакие. Он меня презирал как «эстета», а я деловых людей как-то побаиваюсь.

- Он ведь пользовался вашей машиной?

- Редко. Три года назад уже на свою скопил, уж давно купил, наверное… Ну, общались, конечно, у Черкасских. Борис у них пропадал: занимался математикой с Марусей.

- Когда он начал с ней заниматься?

- Весной. Его Люба попросила. Все засуетились перед экзаменами. Маруся была вообще беспечна, а к точным наукам относилась с наследственным пренебрежением: в мать. Так вот, Борис с Анютой развелись, следствие иссякло — а тайна осталась. Не знаю, я в вас почему-то сразу поверил. И после нашего разговора заехал на дачу к Анюте. Она согласилась принять участие, но насчёт всяких там признаний сказала, что сначала поглядит на вас. И первое впечатление, Иван Арсеньевич, оказалось не в вашу пользу.

- Так вы с ней виделись?

- Да нет. Она на вас «поглядела», в тот же день отправилась в Москву и позвонила мне вечером: все это пустое и вам, Иван Арсеньевич, доверять нельзя…

- И вы послушались! Прямо какая-то рабская покорность, прямо рыцарь с Прекрасной дамой. Сдаётся мне, Дмитрий Алексеевич, что она вам до сих пор дороже любой тайны.

- Не выдумывайте! — резко оборвал меня художник и переменил тему. — Итак, роковая среда три года назад. Анюта приехала днём, на квартире меня не застала и поднялась в мастерскую. Я живу на Чистых прудах, второй этаж, а мастерская в том же доме на третьем. С утра работал над портретом… так, один приятель, кавказский орёл. Вдруг звонок. Открываю дверь — Анюта. Ну, мне стало не до портрета, и Гоги заволновался, однако она не вошла: сказала, что приедет позже, часам к семи. Мы поговорили на пороге и расстались.