Книга Богач и его актер - Денис Драгунский

Но, увы-увы, официант и метрдотель улыбались корректно, приветливо, но совершенно равнодушно.

– Нет, простите, я обознался. – Дирк повернулся и вышел.

Колокольчик звякнул ему вслед.

Он вернулся в номер.

В чемодане была внутренняя сумочка, похожая на тот самый отдел в ранце имени Ханса Якобсена, о котором мы уже не раз вспоминали. Там в пластиковом пакетике лежали два прекрасных бутерброда. Дирк повертел головой, надеясь, что в номере, как это обычно бывает, есть электрический чайник, но чайника не было. Очевидно, отель был слишком роскошен для того, чтобы предположить, будто его постояльцы по вечерам станут пить чай, макая пакетики в кипяток и вытряхивая из длинных трубочек сахар. Ну, нет так нет. Он развернул бутерброды и начал медленно есть, запивая водой из тех в-подарок-от-отеля бутылочек с неизвестным французским названием – наверное, ужасно дорогой, хотя непонятно, чем она отличается от воды из-под крана. Бутылочки были маленькие – ноль тридцать три, одна без газа, вторая с газом. Он ел медленно, прожевывая каждый кусок тридцать два раза, как было велено в одной американской инструкции по здоровому питанию. Почему тридцать два? По количеству зубов? Он засмеялся, от смеха поперхнулся и довольно долго не мог откашляться. Кашлял так сильно, что даже испугался, что подавился по-настоящему. Пошел в ванную, выплюнул непрожеванный кусочек и долго кашлял, пытаясь стукнуть себя рукой по спине и с некоторым страхом глядя в зеркало на свое внезапно покрасневшее, покрытое испариной лицо с выпученными глазами. Ну вот, последний раз – кхе! – и, слава богу, отпустило. А потому что нечего смеяться. Велено жевать тридцать два раза, вот и жуй, и не хихикай. Когда я ем, я глух и нем. Немного покружив по комнате, он снова сел на диван перед недоеденным бутербродом и недопитым стаканом воды и медленно, тщательно, стараясь не отвлекаться, дожевал бутерброд с колбасой. Бутерброд с сыром он хотел оставить на вечер. Но как-то так нечаянно получилось, что он откусил от него кусочек, потом второй и, вновь пережевывая свои печальные мысли о том, почему в его жизни вышло все так, как вышло, потихоньку съел и второй бутерброд, и даже сгрыз яблоко.

После еды захотелось прилечь.

Прямо в костюме лег на кровать поверх покрывала, подтянув под голову вторую подушку. Почесал себе живот, тут же встал, снял пиджак и сорочку, снял и брюки, чтобы не помять, лег снова. Почему-то вспомнил девочку на рецепции. Вот хорошо бы, если бы она вдруг сейчас оказалась рядом с ним. Нет, никакого секса, какой секс в его возрасте. Просто чтобы она легла рядом, можно даже не раздеваясь, вот как была, в форменной юбке и курточке, – кстати, он так и не посмотрел, что за имя у нее там написано на бейдже, – вот так, в юбке, в колготках и куртке легла бы рядом. Сначала бы полежала на спине, глядя в потолок, потом перевернулась набок, поглядела бы на него, подперев голову кулаком, он бы ей улыбнулся, а она бы положила головку на его плечо. Они бы тихонько поговорили или просто подремали. А может, она бы даже разделась. Не совсем, разумеется. Просто сняла бы юбку, колготки и куртку с блузкой – чтобы не помять. Легла бы рядом. Он обнял бы ее за голенькое гладкое плечико, погладил по спине. Наверное, у нее ребрышки чувствуются. Она вообще вся такая стройная и худощавая.

Фу, неприличные стариковские мысли.

Лучше подумать о другом.

Например, задать себе простой вопрос: зачем он сюда приехал? Зачем он истратил, считай, половину своей пенсии, ну хорошо, не половину, а треть, не треть, а четверть, но уж не меньше. Четверть пенсии – это тоже деньги, в месяце четыре недели с хвостиком, значит, он истратил самое малое свое недельное про-житье. Зачем? Зачем, я вас спрашиваю? – спросил он сам себя. – Отвечайте, господин фон Зандов, лауреат премии «Оскар» за лучшую мужскую роль, игравший еще в пяти фильмах, правда, не таких знаменитых, а также заслуженный штатный актер Фрайбургского штадттеатра, а также гастролер в «Берлинер Ансамбль» и приглашенный актер как минимум в десяти лучших театрах Лондона и Нью-Йорка. Хотел было сказать: «Кого он только не играл», – Дирк думал о себе в третьем лице, но, если честно, так не особенно много кого. Брута в «Юлии Цезаре», Просперо в «Буре», один раз Стэнли Ковальски в «Трамвае “Желание”», но это как раз неудачно. Не было в нем злобной брутальности, которая нужна для этой роли, не похож он ни на Марлона Брандо, ни на Энтони Куинна. Он человек скорее субтильный и нервный, а не тупой и мощный. Даже странно, что ему дали играть Брута, но это была какая-то особая интерпретация, кстати, успеха там не было тоже. Настоящий успех был в кино. Та самая, единственная роль – роль Ханса Якобсена в фильме Анджело Россиньоли «В последний раз».

Наверное, в названии фильма было что-то колдовское и вредоносное. Недаром, вдруг вспомнил Дирк фон Зандов, после этого фильма все его герои стали помаленечку умирать. Первым умер сам Ханс Якоб-сен. За ним Джейсон Маунтвернер, потом великий скрипач Менахем Либкин, потом его старинный враг, знаменитый русский режиссер, а там и все остальные.

* * *

Впрочем, это было естественно. Когда снимался фильм, Хансу Якобсену было ближе к восьмидесяти. И его друзьям-коллегам ненамного меньше, хотя великие кинозвезды обоего пола сильно молодились. Да только, как говорила Дирку фон Зандову королева парфюмерии и косметики, тоже снимавшаяся в фильме:

– Скажу вам по секрету, молодой человек. – Она смотрела ему прямо в глаза, почти неприлично приблизившись, так что он видел каждый волосок в ее бровях и каждую отдельно накрашенную ресницу на ее прекрасных тускло-голубых глазах, каждое тончайшее ребрышко ее чуть-чуть припухлых губ, каждый блик на безупречных фарфоровых зубах. – Скажу вам честно и откровенно, верьте мне и не верьте больше никому, и уж конечно, не верьте ни рекламе, ни косметологам, мой милый молодой друг… Средства от морщин нет! Вот нет, и все тут. Как нет средства от захода солнца.

– Ах, не может быть! – Дирк в притворном ужасе поднял брови.

Она засмеялась и вдруг легко обняла его и спросила:

– Я вам нравлюсь? Несмотря на то что сказала всю правду?

– Вы просто обворожительны. – Он, на всякий случай отступив на полшага, подхватил ее руку и прижал пальцы с идеальным маникюром и прекрасными кольцами к своим губам. – Вы просто прекрасны, мадам!

– Так за чем же дело стало? – усмехнулась она, взяла его за руку и повела к себе.

Он понял, что вырываться будет просто неприлично: в зале находились другие люди, и устраивать эдакий комический скандал – пожилая красавица тащит за руку тоже не слишком молодого актера, а он выдергивает руку и отбивается – стыд и позор! – устраивать такую сцену было бы нелепо…

* * *

Но неужели можно всерьез верить в магию слов?

Неужели, если бы этот фильм назывался, скажем, «Перед рассветом», все было бы совсем по-другому? А ведь и правда, что стоило последним кадром снять бледный рассвет? Над этим то ли солоноватым озером, то ли пресным морем? Невероятная красота! Огромный «Гранд-отель» погружен во тьму, но вот начинает чуть-чуть светать. Мы видим сонные контуры его крыш, его колоннад, лестниц, променадов над водой, все окна погашены, некоторые распахнуты. Только что закончилась бурная ночная оргия. Столкновения умов, амбиций, капиталов, тел, красоты, старости, страсти, желаний, дряхлости, похоти, злобы, зависти, благодарности, ненависти, таланта, музыки – чего хотите. Все уснуло, чтобы проснуться вновь.