Книга Малявка - Маша Драч

Может быть, позвонить ему? У отца определённо есть его номер. Нет, мне было страшно услышать то, что Габриель теперь не хочет иметь со мной ничего общего. Это будет вполне справедливая реакция, но я боялась ее, как огня. Всё слишком сильно запуталось. Он старше меня и нам должно быть не по пути. Кто я? Боязливая девочка, из которой не выйдет ничего толкового. По крайней мере, так всегда говорил отец. А Габриель… Он другой, будто из иного мира, в котором таким, как я нет места. Он ослепительный, красивый, сильный и смелый. Рядом с ним должна находиться такая же женщина, а не какая-то малявка с поломанной жизнью и изуродованной душой. Мне стало противно от самой себя. Я уткнулась в подушку и расплакалась, омывая слезами ту боль, что затаилась где-то в области сердца. Потом истерика медленно отступила, и я забылась в тревожном сне.

Меня разбудило чье-то болезненное прикосновение к плечу. Казалось, если его сдавят чуть сильней, то сломают кости. Открыть глаза получилось не сразу, голова болела, а веки были тяжелыми-тяжелыми, будто после затяжной болезни. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где я и что со мной произошло.

Распахиваю глаза и вижу лицо отца, оно настолько близко ко мне, что я чувствую его неровное дыхание на своей коже. Стало жутко. За окном только-только начало темнеть. Я не сразу поняла, что проспала практически целые сутки. Тело ломило, а в голове, словно вместо мозгов влили горячее желе.

— Спишь, тварь? — прошипел папа, больней сжимая мое плечо. Особенно страшно звучал этот вопрос в связке с изуродованным от рук Габриеля лицом.

Я не шевелилась, понимая, что любое резкое движение может повлечь за собой непоправимые действия.

— Как ты себя чувствуешь? — я старалась говорить ровно и спокойно, но это получалось уж очень фальшиво.

— Ты мне зубы тут не заговаривай, — папа тряхнул меня, и головная боль от длительного сна только усилилась. — Натравила этого козла на родного отца? — акцент был именно на слове «родного». Честно, стало даже смешно… До слез. Теперь, когда Габриель намял папе бока, он внезапно вспомнил о том, что мы не чужие друг другу люди. Какая неожиданная проницательность! — Не думал, что ты такая же коварная сука, как и твоя мать! Бросить тебя надо было! Бросить, чтобы ты где-нибудь загнулась! — отец кричал на меня как сумасшедший, брызгая слюной во все стороны. — Дрянь! — он еще раз тряхнул меня, а затем дернул за руку вперед и я упала на пол, больно ударившись коленями и одним локтем. Если бы я вовремя не отползла, то получила бы ногой по ребрам. Отец озверел окончательно, и я понимала, что нужно сделать всё, только бы покинуть приделы этой проклятой квартиры. — Сюда иди! — человек, которого теперь я не могла считать своим папой, ухватил меня за волосы и резко потянул на себя. На глазах выступили слезы от острой боли. Я поддалась вперед, ощущая, что добротный клок волос остался у «зверя» в руках.

Спотыкаясь об собственные ноги, я буквально вылетела из комнаты в коридор. Сердце быстро-быстро стучало в груди, разнося по всему телу острое чувство адреналина, голова плохо соображала, поэтому я действовала инстинктивно.

— Стой! — оглушающий крик позади.

Я схватила куртку с вешалки, сумку и телефон, который лежал на тумбочке. Прямо в тапках я выскочила на лестничную площадку и побежала вниз. Несколько раз, я чуть не покатилась по ступенькам, но всё же сумела выбраться на улицу целой. Я боялась, что за мной погонятся, но, к счастью, мои ожидания не оправдались.

Еще очень долго я восстанавливала свое сбившееся дыхание. Легкие жгли и я, подавившись собственным кашлем, почувствовала подступившие слезы. Куда идти? У кого просить помощи? Дядя Коля. Слабая надежда на его поддержку тут же с треском рассыпалась на мелкие осколки. Он же говорил, что поедет к своим детям. В окнах его квартиры не горел свет, а машина, которую он всегда оставлял у подъезда — отсутствовала.

Я поежилась и надела куртку, ощутив, как прохладный ветер неприятно коснулся обнаженной кожи, разнося мороз по всему телу. Усевшись на лавочку соседнего подъезда, я поджала ноги, коря себя за то, что не схватила хоть какую-нибудь обувь. Но в тот момент мне было совсем не до этого. Когда шок начал постепенно спадать, дикая дрожь прошила каждый мой позвонок. Я вся начала трястись, даже зуб на зуб не попадал, будто меня выкинули на двадцатиградусный мороз. Слез не было, только страх и сумасшедшая трясучка. Мысли все спутались и здраво оценить ситуация сейчас я никак не могла.

Покрутив в руках телефон, я не сразу поняла, что он не мой, а папин. Дыхание вновь сбилось, когда я отчетливо смогла принять этот простой факт. Это было крайне эгоистично с моей стороны, но у меня попросту не было другого выхода, вернее он был — замерзнуть до смерти. Дрожащими пальцами я разблокировала сенсорный экран и полезла в «Контакты». Имя Габриеля оказалось одним из первых, сердце пропустило удар, а по коже словно бы прошлись маленькие иголочки. Выдохнув, я провела пальцем и увидела, что пошел вызов. Никакого ответа не последовало, внутри зашевелилось жалящее чувство того, что я потеряла этого человека. Мозг наотрез отказался принимать эту мысль.

Я порылась в сумке и обнаружила свой мобильный. Заряда на нем было мало, но на пару звонков хватит. Набрав номер уже со своего смартфона, я ожидала ответа, но пустые гудки были красноречивыми. Ощущение, что я собственными руками оттолкнула, пожалуй, единственного человека, который мне был небезразличен, ровно, как и я, ему, больно резануло сознание. А чего я собственно ожидала? Что взрослый мужчина после недельного молчания с моей стороны тут же поднимет трубку, тем более, когда на экране высвечивается имя моего отца? Глупо и оттого еще больней.

***

Это была какая-то хреновая шутка судьбы. Всё это… Всё, что со мной происходило с того момента, когда в моей жизни появилась София. Я уже тогда перестал принадлежать себе, порабощенный своей болезненной тягой к молоденькой девушке, которая так лихо растоптала мое сердце. Теперь Полина… Черт даже горько вспоминать это имя. Между нами ничего, совсем ничего не было, а я поплыл и на каждый намек, что так или иначе приводил к малой, реагировал уж слишком остро и болезненно. Меня там прокляли сверху или как?!

Всю последнюю неделю только то и делаю, что работаю — днем и пропадаю в клубах — ночью. В каждом стакане виски я искал успокоение и освобождение, которое так и не наступало. Еще и эта рука, с синяками и ссадинами, что так отчётливо напоминают о том злополучном инциденте. Я осознано ломал себя, тщетно убеждая в том, что мне должно быть всё равно на малявку и ее отца. Пусть долг останется на его совести, больше мне там не место.

Черт! Ну, как-то же я жил до этой роковой встречи. У меня есть всё и даже больше, тогда почему… Почему в душе внезапно образовалась такая тягостная пустота, словно я лишился главного элемента, который всё это время поддерживал меня на плаву? Миша был прав, история повторялась, и мне было дурно от этого жесткого совпадения. Я закинулся еще одним стаканом двойного виски, мысли стали плыть и растекаться, лишаясь четких очертаний.

Громкая музыка практически разрывала ушные перепонки, и я уже научился получать от этого удовольствие. Ко мне подходит красивая женщина в облегающем черном платье и садится на соседний барный табурет.