Книга Выжженная трава - Сергей Федоранич

Изучить все, что было нужно, можно двумя способами: руками (то есть привлечь помощников, но тогда они начнут поджирать худеющий бюджет) или написать соответствующее программное обеспечение, которое будет самостоятельно искать информацию. Легко сказать: сделай прогу, пусть пашет она, а не ты. Ее ведь нужно протестировать и проверить результаты. Это тоже отнимет и силы, и время.

Поэтому я задался целью найти либо инвестора, на деньги которого я найму людей, а потом поделюсь доходом, либо единомышленника, который будет в доле и разделит весь вал работы.

Программисты и разрабы, которых я знал, были парнями скучными, сидящими на нехилых зарплатах в ИТ-компаниях, и совсем не интересовались ничем, кроме работы и налаженного быта. Вот как были задротами в универе, так и остались. Стать причастными к технологическому прорыву им не хотелось, ведь это время и силы, а деньги они и так зарабатывают, лишние копейки никто считать не привык. А не копейки пока обещать не могу.

Инвесторы хотели слишком многого: идею на блюдечке, гарантии «выхлопа» и долю в 70 процентов, а не в 15, которые я собирался предложить. В общем, туговато.

Оставив обе идеи, я плотно сел за работу и приказал себе решить проблему с анализом массива данных за месяц, не больше.

Но не получилось, поскольку снова ворвалась Анастасия Викторовна. Как и прежде, все началось со звонка спустя две или три недели после судебного процесса.

— Мы наделали беды, — сказала она, и я почувствовал, как похолодел. — Дело разваливается еще сильнее, и ключевая проблема как раз в том, что сказали вы. Следователь не может игнорировать выясненные в ходе судебного заседания факты, и у него никак не вяжется ваше присутствие с тем, что ему ранее было известно.

— То есть как?

— Согласно имеющимся сведениям, ваша подруга действительно оставила убитую на полу в ванной комнате, а того парня — на кухне без сознания. Но есть свидетельница, которая подтвердила, что водитель вступил в половую связь с ними тремя — убитой, вашей подругой и ею самой, и никого постороннего в квартире не было. Допустим, убийца пришел после того, как ушла она, и тут сходится, потому что именно убитая закрывала за ней дверь, но с момента, когда ушла она и когда приехала «скорая», прошло всего двадцать семь минут. Свидетельница вызвала такси. Это я упустила из виду совершенно! За это время водитель, наш неудавшийся подсудимый, должен был одеться, лишиться сознания, в квартиру должен был прийти убийца и убить жертву, а также выйти из квартиры и столкнуться в подъезде с вами, а вы еще должны были войти в квартиру, все увидеть, попытаться оказать помощь и вызвать «скорую».

— А еще я должен помочь Кате одеться, спуститься на первый этаж и усадить на лавочку у соседнего подъезда, — добавил я.

— Да, многовато для двадцати семи минут. Многовато.

— И что теперь делать?

— У вас есть какие-то мысли?

— У меня?! Вы серьезно?

Вот на тебе, Рома. Получай. Мало того, что по первому звонку я оказался обязан кому-то чем-то помочь, так сейчас я должен еще иметь какое-то решение, которое уложит все описанные и сказанные под присягой слова в заданные двадцать семь минут. Ровно такую же проблему пытаюсь решить я со своим кодом «Большого брата», то есть сделать невозможное возможным!

— Нет, решения у меня никакого нет.

— Но нам надо с вами его придумать.

— Иначе что?

— Иначе ничего. Иначе все понапрасну. Следователь не сможет завершить расследование.

— Ну а мне-то от этого что?

— А зачем вы согласились дать показания в суде? Ведь не просто же решили помочь? Какие личные мотивы были у вас, и почему они отпали сейчас, когда наступила стадия, в которой вы снова можете помочь?

— Но я не следователь и даже не юрист! — возмутился я. — Вас этому в университетах учат! Меня учили складывать цифры!

— Видимо, без цифр в этот раз не обойтись, — сказала Анастасия Викторовна. — И без вашей помощи тоже. Вы мне поможете? Опять?

15

Восемь недель работы, которые высосали жизненные силы. Под конец я думал, что это не прекратится никогда, и только обведенная красным кружочком дата в настенном календаре утешала: скоро это закончится.

Мы соединяли показания, которые я давал в суде, и те события, которые призваны обличить настоящего убийцу. События никак не желали склеиваться и укладываться в заданный интервал времени по одной простой причине: это неправда. Я не сомневался, что новый подсудимый, Павел Никифоров, действительно виновен в смерти «потерпевшей Р.», но что действительно произошло в тот день, я не знал. А значит, не мог об этом рассказать. Но я был вынужден, потому что иначе уголовное дело ляжет на самую пыльную полку, а убийца останется на свободе.

Я знал, как выглядит Павел — Катя показывала мне фото. Я тщательно изучил все опубликованные в сети снимки, а прокурор показала видеозапись допроса. Он молчал, не говорил ни слова — так ему советовал поступать адвокат. Следователь задавал вопросы, уточнял детали, зачитывал куски обвинительного заключения, а он ссылался на ту же статью, что и я в процессе — 51-ю Конституции России, которая позволяет не свидетельствовать против себя и близких.

— Я не понимаю, разве молчание — это нормальная линия защиты? — спросил я у Анастасии Викторовны в один из дней подготовки.

Она отвлеклась от длиннющего списка вещественных доказательств, которые теперь требовалось разложить в совершенно ином порядке, чтобы они подтверждали новую линию обвинения. Подумала и ответила:

— Уголовный закон таков, что обвинение должен доказать прокурор даже без участия обвиняемого и подсудимого. И при этом любые сомнения толкуются в его, обвиняемого или подсудимого, пользу. Если человека тащат под суд, доказательства должны быть железными. И это правило работает всегда.

— Но он ведь мог изложить свою историю, — сказал я и пожал плечами. — И пусть присяжные или судья решают, чья история — правда.

— Зачем? Чтобы запутаться во лжи и сделать очевидным то, о чем другие только догадываются? Проще молчать и разбивать обвинение. Я бы сказала даже — правильнее. То, что мы сейчас делаем, — очень плохо. Но без этого человек, который изнасиловал вашу подругу и убил девушку, останется на свободе. Если бы Екатерина могла говорить, если бы она была жива, вас бы тут не было. Я бы не делала того, что делаю, и не просила бы о помощи. Считайте, что вы — уста Екатерины, которой больше нет. И про изнасилование, кстати, также нужно будет сказать. Расширить показания. Я уже запросила все документы из женской консультации. По телефону мне подтвердили, что аборт был официальным, так что с доказательствами проблем не будет. Если все пойдет хорошо, то сможем возбудить еще и уголовное дело об изнасиловании.

— Но Катя мертва. Она не заявляла и сейчас не сможет заявить о случившемся, — напомнил я.

— Но это не значит, что преступления не было, — ответила Анастасия Викторовна.