Книга Ради усмирения страстей - Натан Энгландер

– Баум, – отвечает Человек без имени.

Точно – Баум. Раввин Баум из Бриджлона.

– Врешь, – говорит Марти, расплываясь в улыбке.

– Не за вранье сюда попал – если бы здесь держали за вранье…

Марти испускает вопль, вскакивает, садится и, еще раз хлопнув ладонью по столику, говорит:

– Обалдеть. Так вот почему я узнал. Глаза мне твои знакомы, походка. Я знаю твои гены. Узнаю выдающийся геном ДНК Баумов.

Подходит сестра узнать, что за шум. Марти встает, кладет руку на плечо Человека без имени.

– Разве я не сказал сразу? Разве не сказал, что, похоже, я его знаю? – И, щипнув за щеку: – Мне ли не узнать классическое лицо Баума!

В ночь битых тарелок Марти отправился куда глаза глядят. В Милан.

А когда вернулся, вместе с ним вошел и шофер «Коннектикутского лимузина»[23] и принялся втаскивать один за другим роскошные чемоданы. Робин – она немного поуспокоилась за тридцать один день – сказала:

– Ну ты и фрукт.

– Ты же сама сказала «проваливай».

– Вместе с моей кредитной картой?

– Ты же мою заблокировала. К тому же предъявлять твою карту несложно. Разве я виноват, что у тебя такое имя, что любому подходит?

– Логика безумца, – сказала она.

– Я привез подарки.

Робин заступила дорогу шоферу, втаскивающему чемодан.

– Разворачивайтесь, – велела она. – Вы ошиблись адресом. Вам в «Пять кедров». В психушку.

Можно подумать, она посылала их за молоком, за видеофильмом или отправляла искать по темным улицам сбежавшую собачку, которую дети упустили.

– Это что, шутка? – спросил шофер.

– Вовсе нет, – заверила его Робин. И обернулась к Марти: – Иначе в другой раз, как только ты выйдешь за сигаретами, на пруд или за газетой в конец лужайки, исчезнем мы. Я, дети, весь дом. Один поворот за угол квартала – и ты, вернувшись, увидишь парковку или картофельные грядки. Соседи даже не вспомнят, что тут раньше было.

– А брат твой знает, что ты здесь?

– Я для него умер, – говорит Человек без имени. – Сидел по мне шиву[24], порвал рубаху.

– За что он так с тобой? – спрашивает Марти.

– Было за что.

– Да уж раз такой благородный человек от тебя отказался, значит, была причина.

Санитар пытается выманить их на ужин. Он обращается с Человеком без имени как с недоумком. Но тот, почти не меняя позы, с удивительным проворством, выкинув руку, хватает санитара между ног. Санитар истошно вопит – у Человека без имени железная хватка, и, чтобы разжать его пальцы, требуются усилия нескольких сиделок.

– Ну, ты доигрался, – замечает Марти.

И Человек без имени действительно доигрался: до конца дня его запирают в одиночной палате.

Он их позорит. В этом главная вина Марти. И Робин, упрекая его в этом, каждый раз пытается втолковать ему, что именно он сделал не так – повесил ли на них новые долги или же в очередной раз поставил будущее семьи под угрозу. Ну и, конечно, бесчисленные передряги, суть которых, насколько он может судить, в том, что Марти ведет себя как ему заблагорассудится, а его близкие сгорают со стыда.

Вот это-то и привело Марти в кабинет к раввину восемь лет назад. Невинная шалость – подумаешь, подергал за купальный костюм, подурачился с Сэмми и его товарищами у бассейна.

У Марти до сих пор перед глазами те рамки фотографий на столе у раввина. Сам раввин напротив, за широким письменным столом, а между ними – черные задники рамок, торчат как надгробия.

– Родной сын, ребе, – оправдывался Марти. – Родной сын, моя плоть и кровь, заявляет: «Лучше бы ты умер».

– И за это он его ударил, – продолжала Робин, стиснув обеими руками сумочку на коленях. – Сначала пугает ребенка до смерти, а потом как даст по щеке, даже зуб выбил.

– Молочный, – уточнил Марти.

– У мальчика вся щека посинела. – На глазах Робин выступили слезы. Она не вытирала их, тушь текла по щекам, руки по-прежнему сжимали сумочку. – Я не могу так больше, ребе. Я ведь еще молодая женщина.

И раввин – как странно все это теперь вспоминать, – раввин, брат Человека без имени, сам с тайным пятном позора, обошел вокруг стола, обхватил спинки их стульев и склонился над ними.

– Неужели ты думаешь, что Марти создали бы таким, – сказал раввин, – если бы ему не дали также средств побеждать свой недуг? Не кажется ли тебе, Робин, что у твоего мужа есть эти особые желания потому, что его жена – человек особый, умеющий сохранить семью?

Оба вытянули шеи, заглядывали ему в лицо: обдумывали его слова. А раввин улыбался им по-доброму, как и полагается священнослужителю.

– Бог тут ни при чем, – сказал он. – И религия ни при чем. На самом деле речь идет об элементарном человеколюбии. Если мы будем перекладывать друг на друга наши обязанности, семейная ячейка развалится, а все общество вскоре обратится в прах.

Раввин с полупоклоном отступил на шаг, едва касаясь пальцами спинок стульев. Робин полезла в сумочку за ключами от машины, потом резко захлопнула сумочку.

– У моего Сэмми вся щека почернела.

– Он пожелал мне смерти, родной сын! – И Марти ударил себя в грудь. – У меня вся жизнь от этого почернела.

Пока Человек без имени отсиживался в одиночке, Марти развернул стул к окну и успел прочесть три главы из книжки. Он часто названивает домой, чтобы убедиться, что семья тут, на месте. Он кладет трубку, если отвечает жена. Выслушивает новости от дочери. Снова и снова пытается застать сына.

Сэмми отвечает на звонок.

– Привет, – говорит Марти. – Эй, слышишь меня? – Мальчик не готов поддерживать беседу в таком тоне, и Марти выпаливает: – Все в порядке? В школе нормально? Новые подружки?

– Ты это всерьез?

Марти удивлен. Он гордится сыном. Маленький, а уже такой циничный!

– Конечно, я всерьез. Я позвонил, чтобы поговорить именно с тобой. Знаешь, – сообщает Марти, – тебе разрешили проведать меня. То, что у меня, – говорит он, – это не заразно, гарантирую. Одним дано рисовать или петь, другим большие пальцы не в ту сторону гнуть. Либо у человека есть такое, либо нет. Понимаешь?

В ответ ни слова. Глухое молчание.

– Ты же родился здесь, черт побери. Неужели не хочешь увидеть место, где появился на свет?

Сэмми вешает трубку.

Кое-что Лия ему рассказала: раввин звонил им, как и обещал Марти. И не переставал названивать, даже когда Робин попросила его не делать этого – в конце концов Робин велела передать ему, что не станет отвечать на звонки. «Передайте Марти, что я не буду с вами разговаривать, – сказала ее мать. – Скажите ему, что я швырну трубку так, что у вас барабанные перепонки лопнут».