Книга Чужой, плохой, крылатый - Елена Лабрус

Прости, что я опять о грустном. Дождь. Холодно. Небо такое хмурое за окном. И уже чувствуется приближение осени. Слава Отче, хоть этот ужасный траур закончился. И Её Могущество даже сняла чёрное. Она приезжала к нам вместе с Лули, её детьми и, конечно, своими собаками, куда без них.

Местная знать её не одобрила. У нас в Пелеславии траур принято носить год. Но церковь дала официальное пояснение, что трёх месяцев строгого траура достаточно. — Кому достаточно? Что значит это "достаточно"? Разве можно измерить горе количеством дней или выплаканных слёз? Анна покачала головой, снова макнула перо в чернила и продолжила: — А в газетах Энта напечатали обращение Оранты к своему народу, где она сказала, что это её долг — быть сильной, особенно сейчас. Что сломленная горем коронесса — не лучшая поддержка для страны.

Сообщаю тебе последние новости, вдруг ты не слышал. Ведь в последнем письме ты писал, что дела отца заставили тебя уехать на Корнуэльские острова.

Надеюсь, ты уже благополучно вернулся и моё письмо застанет тебя в Арате. А ещё больше надеюсь, что ты приедешь. Две коротких встречи за три месяца — как же мне этого мало, мой дорогой Ригг. Если бы не твои письма, наполненные светом и нежностью, не знаю, как бы я пережила эту разлуку. Но я никогда не устану тебя ждать…

Твоя Анна"

Она поцеловала тонкий бумажный лист, положила его в конверт. Надписала.

С лёгким треском разгорелся огарок свечи, что во времена отца ещё был толстой свечой, и специально стоял на письменном столе, чтобы топить сургуч. Под давлением печати коричневая клякса, закрепившая клапан конверта отпечатком герба, растеклась и застыла.

— Мина! — крикнула Анна, погасила свечу. И вдруг услышала лай собак, а следом конский топот.

Она подскочила, отдёрнула занавеску. Протёрла запотевшее окно.

Отчевы заусенцы! Стекло снаружи забило дождём, ничего не видно.

— Ваша Верность, — служанка склонила голову, покрытую по местным традициям белым чепцом. Анна поспешно обернулась:

— Мина, там кто-то приехал. Ну-ка беги узнай!

И это мог быть кто угодно: братья, что давно грозились наведаться из столицы, посыльный с письмом, новая блажница, что чуть не каждый день приезжала к тётке и держалась в седле как бравый солдат. Анна могла бы долго перечислять, кто мог навестить их верхом, но сердце так бешено колотилось в груди хорошим предчувствием, что она рванула за служанкой.

Мельком глянула на часы. Такой день, что не поймёшь: день ли, вечер на дворе. Анне показалось, что только отобедали, но в гостиной уже растопили камин, значит, пятый час. И в столовой звякали чашки — время пить чай. Уже пять.

— Тётя? — заглянула она в столовую. Но увидела только блестящий тканью, мягко говоря, круп тётушки, да кокетливые оборки нижней юбки, выглядывающей над её пританцовывающими ногами, — Сантивера сама усиленно тёрла запотевшее окно, налегая обширной грудью на подоконник.

— Матушки-кондратушки! — попятившись, как медведь вылезающий из берлоги, развернулась она к Анне и всплеснула руками. — Твой!

— Святая Ассанта! — рванула было в свою комнату Анна, но поздно. Шаги уже слышались на парадной лестнице, отрезая ей пути к отступлению в гостиной.

— Сьер, позвольте ваш плащ. Позвольте я вас представлю, — едва поспевала за мужчиной в дорожной одежде Мина. Но поздно, уже и это было поздно.

— Ригг, — прошептала Анна и закрыла глаза, когда, встав на колено, он припал к её руке. И затаила дыхание, пока его холодные мокрые губы оставляли дорожку жадных поцелуев на коже. — Ригг, — выдохнула она и теперь смотрела на его волосы. Такие тёмные сейчас от влаги, его светлые с золотистым оттенком волосы, покрытые мелкими бисеринками дождя, вьющиеся, непослушные.

— Сьерита Сантивера, — заставил её поднять глаза мужчина, что вошёл следом и раскланивался с тётушкой.

— Сьер Марлок, — степенно подала та руку для поцелуя.

— Сьер Марлок, — сделала книксен Анна, едва справившись с лицом, что вечно норовило сморщится от его вида, пока Ригг Оланд вставал с колен. И с недоумением они обе с тётушкой уставились на седого представительного мужчину, что стоял позади всех, у самых дверей. И чей плащ всё же забрала настойчивая служанка.

— Дамы, позвольте представить, верн Корделио Пасс, — пригласил его рукой Марлок, — владелец крупнейшей плантаций красных апельсинов, секрет выращивания которых его семья хранит со времён Терции Великой, как и секрет Кровавого Ликера, что назвали в её честь. Хозяин табуна чистокровных азиррийских лошадей и поместья в Южном Риксе, — он обернулся к гостю: — Я ничего не забыл?

— Зануден, бездетен, старомоден, изрядно изношен, — улыбнулся тот, кланяясь. — Имел неосторожность быть дважды женатым, но ныне вдов и закоренелый холостяк.

— Да, большой друг эдэлорда Данта, — закончил свою рекомендательную речь Марлок, но Анна с тётушкой оценили самоиронию верна намного выше всех этих подобострастных скрипучих расшаркиваний Ирса.

— Добро пожаловать, господа, — широким жестом пригласила тётушка.

И уже после, когда господа переоделись к столу, в столовой накрыли не чай, а полноценный ужин, на правах хозяйки дома не стесняясь принялась расспрашивать о новостях, ценах, погоде в Южном Риксе и прочих глупостях, которыми обычно заполняют паузы в застольных беседах.

Анна всё застолье просидела как на иголках. Ей не терпелось увести Ригга куда-нибудь в укромный уголок, отдать ему письмо, что она не успела отправить, и обнять, наконец.

За те три месяца, что они переписывались, не было для неё теперь человека ближе, дороже, важнее. Буквально во втором письме Ригг признался ей в своих чувствах, что просто не мог скрывать. И она ответила ему взаимностью.

Но то бумага — она стерпит всё. Траур, что Анна соблюдала как член королевской семьи, хоть и жила в Пелеславии, а Ригг — как верноподданный коронессы, не позволил им встретится ни на одном балу, которые просто не устраивались. Этикет не позволял Ригго и праздно являться в гости в печальные для семьи дни. К тому же у него были дела.

Но кроме длинных подробных писем, у них были те две недолгих встречи.

Первая, когда Ригг заскочил якобы проездом, хотя от дороги вглубь континента, что шла через Пелеславию, до столицы и их имения пришлось сделать приличный круг. А потому им отмеряли: час в одной комнате под присмотром бдительной тётушки и один быстрый поцелуй украдкой.

И вторая. В этот раз уже Анна ждала Ригга в гостинице при монастыре в городке, где на обратном пути он остановился. И, слава отче, что ей досталась такая душевная и понимающая тётушка, которой Анна, не смея соврать, рассказала, как есть: и куда направляется, и к кому, и почему. И тётя отпустила. Правда к вечеру они с Миной обязательно должны были вернуться, а Мина не оставила их наедине с Ригго ни на минуту, как Анна ей ни угрожала.

Тогда они промолчали несколько часов кряду, словно все слова, что хотели друг другу сказать, уже были сказаны, а точнее, написаны. Бродили по монастырскому саду, держась за руки, и только смотрели, смотрели друг на друга и всё никак не могли насмотреться.