Книга Декабристы-победители - Евгений Шалашов

– Ваше Величество, я очень люблю своего брата. Мои друзья остались умирать на Сенатской площади. Мой лучший взвод остался умирать в Гатчине. Прости меня, Павел, но их кровь на тебе. И на тебе кровь императора, которому я давал присягу…

Брат Павел только презрительно посмотрел на младшего брата:

– Владимир, наши предки – остзейские немцы. Они бы не колеблясь приговорили к смерти того, кто нарушил установленный порядок.

– Я не немец, брат, я русский, – бросил кавалергард. Повернувшись к Михаилу Павловичу, сказал: – Ваше Императорское Величество, я считаю, что должен выйти в отставку. Понимаю, что в этот час отставка напоминает предательство, поэтому прошу отставки лишь с должности начальника вашего конвоя. Готов встать в строй как простой офицер. Или как нижний чин.

Михаил Павлович подошел к Пестелю, замершему по стойке смирно. Крепко его обнял и прижал к груди:

– Владимир Иванович, я даже не буду слушать ту чушь, которую вы сейчас несли. Вы были и есть командир моего конвоя. Более того, я назначаю вас командиром всей гвардии, которая сейчас наличествует. Отныне вы – генерал-майор. Теперь, о Павле Ивановиче… – Михаил Павлович обвел взглядом присутствующих и остановился на арестанте: – Господин Пестель. Вы преступник, коего следует судить и примерно наказать. Но проводить разбирательство, дознание учинять, нам просто некогда. Думаю, суд признал бы вас виновным с лишением дворянства, чинов и наград. Ордена вы заслужили честно – своими ранами на службе отечеству. Не я их вам давал, не мне и снимать. А вот звание полковника… Если вы враг царю, то нельзя носить звание, которое царь вам и присвоил. Эполеты сами снимете?

– Сам… – Павел Пестель трясущимися руками принялся снимать эполеты, ломая ногти. Золотое шитье и бахрома плохо подавались. Из сострадания поручик Боков подал ему нож для разрезания бумаг.

На вощеный паркет упали эполеты с шинели. Потом настал черед мундира. Пестель, спарывая регалии, закусил губу, чтобы не зарычать от бешенства и досады. Наверное, было бы легче, если бы он стоял перед расстрельной командой…

Когда Пестель сбросил на пол последний знак полковничьего звания, Михаил Павлович тихо сказал:

– Теперь, мещанин Пестель, ступайте прочь!

Глава пятая

La Pologne et le Caucase, ce sont les deux chaut – heres de la Russie[1]

Январь 1826 года. Варшава. Царство Польское

В одном из самых красивых дворцов Варшавы, выходящих окнами прямо на Plac Zamkowa[2], в эту ночь не спали. Генерал от инфантерии князь Иосиф Зайончек принимал в кабинете нетитулованного прапорщика. Но этот офицер привез известие, которое дорогого стоило. Хотя если непосвященный человек вскроет конверт, то обнаружит там только несколько строк: «Мы приступили. Дело за вами». Можно, разумеется, трактовать эти строки как призыв к государственному перевороту, а можно решить, что один сосед сообщает другому об охоте.

Магнат, получая пакет от армейского прапорщика, привычно подумал – а не хотят ли его унизить? Но при здравом размышлении решил, что нет. Фамилия офицера была Муравьев-Апостол. Старший брат этого юноши был на сегодняшний день главнокомандующим мятежных войск в Малороссии. У генералиссимуса Тадеуша Костюшко, когда тот начинал восстание против императрицы, войск было еще меньше. Пан Иосиф пытался понять – что подвигло подполковника прислать в качестве посланника брата? Степень важности, когда можно доверять только очень надежному человеку? Уровень представительности, по которой младший представлял всю фамилию? Или же простое желание старшего брата сохранить жизнь младшего в случае неудачи? Усталый до немоты офицер не задумывался о таких тонкостях. Он за день проскакал расстояние от Василькова до Варшавы и хотел теперь одного – упасть и заснуть. Из гордости и упрямства пытался смотреть бодро и весело, но в конце концов не выдержал – задремал. Вроде бы всего лишь на несколько мгновений смежил свинцовые веки, но этого хватило, чтобы увидеть во сне нечто страшное…

…Метель. Серые солдатские шинели и фуражные шапки, подвязанные для тепла платками.

Офицеры, пытающиеся оттереть замерзшие уши тонкими лайковыми перчатками.

Без дороги, по заснеженной степи бредет Черниговский полк – единственный, кто выступил под знаменем свободы. Мешает ковыль, торчащий из снежной корки, комки промерзшей земли. Ноги солдат, сбитые многодневным маршем, кровоточат. Лошадей не осталось ни одной. Даже старший брат, возглавивший полк, идет пешком. Больные и выбившиеся из сил солдаты выходят из строя и падают на снег, умирая. А впереди враг – егеря, кавалерия и артиллерия. И все почему-то знают, что этот бой – последний.

Метель бьет в лицо, мешает идти в атаку. Но страшней метели в лицо бьет картечь. Рядом упал убитый капитан Щепило. Осколок ударил в голову брата Сергея. Кажется, брат жив, но тяжело ранен. Нужно сделать перевязку. Ипполит рвет на полосы какие-то тряпки, но их не хватает. Кровь хлещет фонтаном. Капитан Кузьмин пытается руководить боем, но в суматохе его не слушают. Солдаты отступают, а потом – просто бегут, преследуемые залпами из пушек. А вслед за ними уже спешит кавалерия. «Это конец, – подумал сквозь сон Ипполит, сжимая в руке тяжелый пистолет». К нему подскакал офицер-кавалерист. Кажется, кто-то знакомый, из Александровского гусарского полка. Вот только узнать во сне не смог. Ипполит прицелился, нажал на спусковой крючок, но оружие почему-то не стреляло! Плен? «Но я не хочу и не буду сдаваться, – закричал Ипполит шепотом и поднес к губам ствол пистолета. Ствол был мертвенно-холодным. И почему-то пистолет все-таки выстрелил…

– Заснули, пан прапорщик? – услышал Муравьев-Апостол-младший голос хозяина.

– Пшэпрашам, Ваше Высокопревосходительство, задремал, – подавляя зевоту, виновато потер глаза прапорщик.

– Ничего страшного, юноша, – улыбнулся Зайончек. – Вы проделали дальний путь.

– Простите, Ваше Сиятельство, – извинился еще раз Ипполит, обращаясь на сей раз сообразно титула, а не чина. – И времени на сон нет, да и спать теперь боюсь, – дернул плечом офицер, вспоминая весь кошмар.

– Приснилось что-то нехорошее? – с пониманием кивнул собеседник.

– Еще бы, – вздохнул прапорщик. – Приснилось, что застрелился.

– Странно, – удивился собеседник. – Сколько раз слышал от других, да и по своему опыту сужу – во сне невозможно умереть. Если, конечно, это не «де жа вю».

– А что сие значит? – заинтересовался Ипполит.

– А это значит, сударь, что вы видели те события, которые могли бы с вами произойти. Помните изречение Гераклита? Нельзя дважды войти в одну и ту же реку! Тем не менее в эту реку мы входим. Но можно войти в одном месте, а можно и в другом. Возможно, вы видели то, что могло бы произойти с вами.