Книга Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

Так и стал мальчик Федором Победным.

А его мама умерла, не доехав до Москвы, мужа и родных всего несколько часов. Так война отобрала у него близких и его настоящую фамилию.

Да-а! Что это его потянуло на семейные истории?

«Надо родителям позвонить, как они там? — подумал Дмитрий. — Раз уж об отце вспомнил!»

И не позвонил.

Мать сразу услышит по голосу, как бы он ни хорохорился, что с ним неладно, начнет выпытывать, распереживается, примчится спасать-выручать, подняв отца по «тревоге».

Нет уж! Пусть себе спокойно поживают на своей Николиной Горе, что их тревожить понапрасну! Он отойдет немного, тогда уж позвонит, а лучше съездит!

Верный и бдительный начальник его службы безопасности Осип, как чуткий барометр, улавливал приближение Диминой усталости.

Незаметный в рабочей каждодневной рутине, он только в случае служебной необходимости оказывался рядом и старался не отходить, заранее зная, на какие выкрутасы способен в плохом настроении Дмитрий Федорович — мог разогнать охрану и уехать неизвестно куда, сам сев за руль, или еще что похлеще выкинуть!

Всякое бывало!

Дмитрию Федоровичу можно было и не прислушиваться к себе, к своим настроениям — если Осип поблизости, постоянно в поле зрения — считай, диагноз поставлен!

Осипа Игнатьевича, носившего предостерегающе замысловатую фамилию Меч, Дмитрий разыскал сам, когда на его трудно рожденную, пребывающую в юношеском освоении мира фирму произошел первый, серьезный наезд. Правда, и в дела он тогда влез непростые — отвоевание жирного куска, обесцененного и позабытого до поры государством, которому в ту пору было не до своих богатств — правители делили кресла и боролись за власть. Но дальновидные шустрые ребятки, вроде Дмитрия Победного, цену, значимость и перспективы таких кусков понимали.

До этого с многочисленными локальными неприятностями и разборками Дмитрию и его тогдашним друзьям-партнерам удавалось справляться самим, но в этот раз случай был не тот, масштабы другие.

С Осипом его познакомил отец одноклассника в далекие времена их севастопольского юношества. Папенька одноклассника, морской офицер, имел какое-то отношение к секретным подразделениям. А Осип Игнатьевич Меч был как раз-таки засекреченным-перезасекреченным до невозможности и испуга офицером-инструктором спецотряда морской разведки или чего-то там террористически-специального. Разобраться в хит-росплетениях данных засекреченностей было невозможно, да никто и не рискнул бы этим заняться.

Вся эта официальная лабуда мало интересовала пацанов, главное, что молодой, улыбчивый, здоровенный красавец, весельчак, сокрушитель женских сердец, холостяк по убеждению, а заодно и требованию партии, всего лет на пять их старше, взялся обучать мальчишек подводному экстремальному плаванию с аквалангами и без них, а также некоторым запрещенным приемам, явной мелочовке из того, что умел и знал сам.

Они сдружились, насколько можно было сдружиться с человеком такого уровня значимости и с официально-документальным отсутствием в переписи населения.

Именно о нем вспомнил Победный, когда его приперло всерьез. И, понимая невозможность разыскать Осипа, имея минимум надежды, все же рванул с балтийских берегов в уже тогда до бескрайности «самостийную» Украину. В Севастополь.

Пользуясь развалом, дележом флота, беспре-делыциной всех структур, подкрепляя дело взятками, накрыванием «полян» и всеми имеющимися у него в арсенале способами достижения цели, он нашел-таки Осипа Меча! Тот находился в глубокой отставке и полном пренебрежении к происходящему в бывших некогда советских спецслужбах. «Отдыхал» лениво, продолжая разбивать сердца влюбленных барышень и отклоняя разного рода предложения по «трудоустройству».

Как там сказал великий мэтр Жванецкий о застольном разговоре на троих?

«Сильно непьющий — большая гнида!»

Гнидами они отродясь не были, а вот сильно пьющими крепкие алкогольные напитки мужиками в ту ночь были. Пьющими и трезвыми.

Разговор получился отрезвляющий.

— Я полностью отдаю себе отчет, — сказал Дима под утро, когда разговор близился к завершению, досмаливая одним затягом окурок до фильтра, до горячести в ногтях пальцев, — что, какого уровня денег, должностей и «профзанятости» тебе предлагают и еще будут настойчиво предлагать. Ничего этого сейчас обещать не могу — ни денег, ни уровня. У меня только два варианта: если я выгребу, то попру вперед, второй вариант я не рассматриваю за ненадобностью. Пристрелят, не дадут дело доделать, растащат на куски по миру, продав подороже, а я хочу, чтобы здесь работало на меня, а заодно и на страну беспутную, а не на америкашек, и не куски, а целиком! На данный момент могу предложить только одно: вставай за спиной и прикрывай мою задницу — и пообещать — скучно не будет! Запаришься дерьмо разгребать!

— Разберемся, — туманно пообещал Осип.

Больше они тогда не разговаривали — легли спать, через час Осип разбудил Дмитрия, потряся за плечо:

— Дмитрий Федорович, вставай. На самолет пора.

Они улетели вместе.

С той ночной посиделки Осип позволял себе назвать его Димой только в пылу перестрелки (было и такое, а как же без этого в российской-то действительности!) и в крутой мужской пьянке, по настоянию самого Дмитрия, и в экстремальных, требующих мгновенных решений ситуациях.

Они как-то сразу выстроили отношения: начальник — подчиненный, с глубочайшим уважением с обеих сторон и скрытой формой дружбы, без дешевого панибратства и строгим соблюдением Осипом субординации.

С утра Победный понавтыкал подчиненным до валерьяновых капель, смешанных с корвалолом, истерических слез молоденькой секретарши, не вовремя попавшей под ту самую, еще не горячую, но нагревающуюся руку, до небывалой тишины в коридорах и за дверями кабинетов — «сам» разошелся, не приведи господи попасться на глаза или чихнуть, обнаружив себя.

Побушевав так с полдня, Дмитрий вызвал Осипа.

— Дмитрий Федорович, — обозначил своеприсутствие, неслышно войдя в кабинет, Осип.

— Все, Осип! В Домину.

— Ну, слава тебе господи! — вздохнул с облегчением Осип, позволив себе комментарий.

«Доминой» назывался дом на берегу реки, почти в медвежьем углу, правда с признаками цивилизации — с огромным пансионатом по соседству.

Дом, с куском темного леса, обширным ландшафтным парком, длинным узким языком поля, искусственным озерцом, в котором разводили рыбу, на полном основании мог гордо называться усадьбой.

«Доминой» прозвала его мама, Лидия Андреевна, когда Дима привез их с отцом на торжественную сдачу объекта архитектором, дизайнерами и строителями.

— Домина-а-а! — восхитилась мама.

И, за три дня обойдя с отцом все уголки-закоулки дома, приусадебную красоту, пособирав перезревающую темную малину в собственном лесу, вынесла вердикт: