Книга Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - Виталий Шипаков

– Сними кольчугу-то.

В тот же миг татары стали бить по ним из луков. Две стрелы ударились о спину атамана, но отскочили – спас дареный государем панцирь.

– А, семь бед – один ответ, – махнул рукой казачий вождь. – Доберусь уж как-нибудь, тут недалече, – и толкнул Ивана в воду. – Плыви, давай, пока не подстрелили.

На этот раз Ванька плыл не как обычно, словно щука, а довольно медленно и не только потому, что плохо слушалась порезанная Карачей рука, Иван все время оглядывался на плывущего позади него атамана. В очередной раз обернувшись, он увидел не чернявую голову Ермака, а расходящиеся по воде круги. Недолго думая, Княжич повернул назад и даже ухватился за рукав кольчуги, но вытянуть из волн отягощенное бронею тело просто не было сил. Решив, что лучше сам утонет, чем выпустит из рук утопающего, он погрузился с головою в воду и пошел было ко дну, но удар могучей длани покорителя Сибири отбросил его в сторону. Атаман не принял жертвы своего отчаянного сподвижника.

Иван нырнул подряд три раза, но тщетно. Выбиваясь из последних сил, он поплыл уже не глядя и неведомо куда, пока не ткнулся в струг.

– Хватайся за руку, – раздался голос Бешененка. ухватив Максимкино запястье, Княжич поднял голову. Во взгляде есаула ему почудилось что-то недоброе.

«Наверно, Надьку вспомнил. Нет, скорей, отца», – подумал он и, разжав пальцы, снова бултыхнулся в воду, однако ловкая рука Максима тут же ухватила его за волосы. Нещадно матерясь, Бешененок затащил Ивана в струг. Более-менее потребным был лишь конец пламенной речи есаула:

– Ну и сволочь же ты, Ванька. Думаешь, что только у тебя есть совесть?

– Мне показалось, ты отца своего вспомнил, – растерянно промолвил Княжич.

– Ну вспомнил. Ну и что с того, – сердито огрызнулся Бешененок. – Давай-ка раз и навсегда договоримся. Я за батьку на тебя зла не держу, а даже благодарен, что ты убил его. Иначе рано или поздно мне б самому убить родителя пришлось.

– За что?

– За маму, за кого ж еще-то отца родного можно порешить.

– Зачем же ты тогда в меня стрелял? – изумленно вопросил Иван.

– Вроде бы и умный человек, а вопросы задаешь дурацкие. Отец же все-таки, – пояснил Максим и в свою очередь спросил: – Что с атаманом?

– Утоп Ермак. Ты меня вытянул, а я его не смог, – ответил Княжич, уткнувшись головой в колени. Хуже чем сейчас, Ванька чувствовал себя лишь после гибели Елены.

– Не казнись, твоей вины тут нету, – заверил есаул. – Неча было в государевой кольчуге щеголять, а уж тем более в ней вплавь пускаться. Давай-ка приходи в себя да принимай начальство. Теперя вся надежда только на тебя осталась.

С благодарностью взглянув на Бешененка, Иван поднялся на ноги и начал отдавать распоряжения. Впадать в тоску было не ко времени. Уж если после погибели Кольцо с полусотнею бойцов татары тотчас же пошли на приступ, то теперь-то и подавно Кучум не станет медлить.

– Прикажи поставить паруса да приналечь на весла. Завтра надо непременно быть в Искере, иначе хан опередит.

– Паруса поставим, а вот на весла налегать особо некому. У нас на струге вместе с нами семеро осталось, не думаю, что на других иначе, – посетовал Максим.

– Пускай уж постараются казаки, ладьи бросать никак нельзя, нам на них еще из этой богом проклятой Сибири выбираться предстоит, – ответил Княжич.

И все-таки четыре струга, на которых было лишь по несколько пушкарей, пришлось затопить. Вскоре крепко поредевший казачий караван, подгоняемый попутным ветром, двинулся к крепости.

64

Караче опять повезло. Пуля Ваньки угодила в толстую серебряную пряжку, которая украшала его пояс и крепко сотрясла нутро, так что чувств лишился, но не убила. Кривясь от боли, мурза шагал позади хана, рассматривавшего поверженных врагов.

– Почти три сотни казаков убито, хвала аллаху и тебе, мой повелитель, – угодливо промолвил Карача. Кучум взглянул на верного слугу своими воспаленными глазами, в которых не было не то, что торжества, а даже радостного блеска, и, тяжело вздохнув, ответил с явным разочарованием:

– Три сотни – это хорошо, но Ермака и белого шайтана среди них нету. Пойдем на берег, поглядим, что сбежавшие урусы делают.

Выйдя к Иртышу, они увидели казачьи струги, над шестью передними ладьями развевались паруса, а четыре задних медленно погружались в воду.

– Зачем они их топят? – изумился Сибирский царь.

– Видать, в Искер торопятся неверные, вот и топят опустевшие ладьи, на все десять у них теперь гребцов недостает, – пояснил Карача. Стараясь избежать грозного взгляда повелителя, он отвернулся в сторону и углядел невдалеке прибитого к берегу речными волнами мертвеца. Утопленник был облачен в добротный панцирь, украшенный двуглавым золотым орлом. Такого же орла коварный старец уже видел на груди у белого шайтана, которого и по сей день считал посланником русского царя. Забыв про свою боль, мурза метнулся к мертвецу и сразу же признал в нем Ермака.

– Сбылось, сбылось аллаха повеление, – завопил он, вскинув руки к небу.

Кучум не столь стремительно, но тоже подошел к утопленнику и строго вопросил:

– Кто это?

– Сам Ермак, – ответил Карача, припадая на колени.

– Вели его на берег вынести, – распорядился хан.

Мурза дал знак телохранителям, те подхватили тело атамана, привязали к дереву и с радостными криками принялись расстреливать из луков, видать, надеясь глумлением над мертвым врагом обрадовать повелителя, но Кучуму было не до угодливых рабов. Прикрыв ладонью воспаленные глаза от яркого утреннего солнца, хан пристально глядел вслед удаляющемуся казачьему каравану. Лишь когда струги скрылись из виду, он обратился к Караче.

– Да, торопятся урусы, хотят Искер к осаде подготовить, нам тоже надо поспешать.

– Не печалься, повелитель, пускай торопятся, по разумению моему, казаков и двух сотен не осталось. Дня за три соберем все войско и ударим по неверным. Теперь на одного уруса сотня наших воинов приходится, тут уж никакие пушки не спасут, – хвастливо заявил Карача. – Да и вряд ли казаки в осаду сядут, скорей всего, они уйдут.

– Куда уйдут? – встревожился Кучум.

– Откуда и пришли, в свою Московию. Наверняка у них теперь атаманом – Княжич станет, что шайтаном белым прозван, а он в Сибирь попал не по своей охоте, как Ермак или Кольцо, Бегич сказывал, мол, за какие-то грехи царем Иваном сюда сослан, стало быть, ему эта война не шибко в радость. К тому же Ванька жизнь своих друзей всего превыше ценит, и вряд ли станет их на верную погибель обрекать, уж он-то распрекрасно понимает, что Искера им никак не удержать.

– Может, и уйдут, – кивнул Кучум. – Чтоб потом назад вернуться, да не с ватагой казаков, подобно Ермаку, а с царским войском. Ты это понимаешь, старый дурень? – с каждым словом голос хана все больше наливался яростью.