Книга Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

«Далеко пойдет… – подумал о нем отец Игнатий. – А может, и недалеко. Во всяком случае, вряд ли так далеко, как он мечтает… Упырек! Сколь ж их развелось за два года!..»

Он подумал о Зинаиде Юрьевне. У той дела шли просто прекрасно. Через некоторое время после ее оперативного выхода замуж за Георгия выяснилось, что никакой беременности не было. «Я ошиблась», – просто ответила она мужу, и тому ничего не оставалось, кроме как принять это к сведению. Зинаида продолжала работать в Епархиальном управлении. Она превратилась в полноправную королеву архиерейской кухни. Нынешнее освящение кафедрального собора стало днем ее личного триумфа. Ибо сейчас, по торжественному случаю, благотворителям, священнослужителям и прочим достойным людям вручали церковные ордена, медали и почетные грамоты. Ко всеобщему удивлению, среди награжденных оказалась и Зинаида Юрьевна: ее удостоили ордена святого благоверного князя Даниила Московского за «понесенные труды». Где она их понесла и в чем была их особая значимость, осталось великой тайной.

Отец Игнатий окинул ряды священнослужителей, молившихся в алтаре – благо, алтарь большой, а священников за прошедшие годы изрядно поубавилось. Отец Ярослав, однако, здесь. Служит, правда, не в Мангазейске, а в одном из поселков в области, но вроде даже доволен. Говорит, что детям (а их у него уже двое) хорошо, супруге все тоже нравится… Первая его жена почти совершенно пропала с горизонта. Говорили, что она работает где-то в издательстве. Вадим на ней так и не женился и, по слухам, они уже больше года как расстались. И он, и Елена от Церкви отошли совершенно.

Да, поселок – это не так и плохо. Отец Игнатий тоже уже не был настоятелем мангазейского Свято-Воскресенского храма, в котором он служил много лет – и при Пахомии, и при Евграфе, и при Евсевии. В конце прошлого года он впал в немилость: архиерей придирался то к одному, то к другому. Масла в огонь подливали и келейницы, жаловавшиеся на его многоразличные тяжкие грехи: то отец Игнатий «с женщинами на улице стоял, смеялся», то «с пакетами разноцветными ходил, людей смущал». И в итоге после того, как Тарутин был снят с настоятельства и извержен из сана, вместо него служить в Торей отправили отца Игнатия. Так что сегодня и он оказался гостем здесь, в Мангазейске.

Что же до Тарутина, то его к этому времени все успели забыть. После нескольких телевизионных эфиров и радиопередач его новые столичные знакомые и доброжелатели перестали назначать встречи и снимать трубки. В конце концов он решил попросить помощи у Ирины Раскиной.

– Здравствуйте, – сказал он в мобильный, набрав ее номер.

– Здравствуйте. А с кем я говорю?

– Это иерей Георгий Тарутин…

– А, отец Георгий! Я сейчас занята, я вам потом перезвоню! – и Ирина бросила трубку. Потом, сколько он ни пытался до нее дозвониться, ответом ему были только долгие гудки.

Столичная богемная тусовка поиграла с ним, как играет избалованный и капризный ребенок случайно попавшей ему в руки дешевенькой и простой, и потому кажущейся необычной, игрушкой. И как избалованное чадо скоро забывает о новой безделушке и возвращается к своим привычным и излюбленным играм, так и московская тусовка, выжав из Тарутина необходимый им медийный эффект, потеряла к нему всякий интерес. Поняв, что никому в Москве он более не нужен, отец Георгий вернулся в Мангазейск, где и жил теперь вместе с женой на пенсию-минималку, снимая в аренду пару комнат в старом бараке.

А вот отец Евгений Панасюк оказался значительно более востребованным диссидентом – правда, исключительно в церковной сфере. Из Мангазейска он уехал, вернувшись на свою малую родину. Теперь он активно обличал в Интернете мангазейского Преосвященного, а равно и благочинного, и всех вообще. В этом деле ему помогал отец Филимон Тихиков, которого Евграф таки выгнал из Вены и который теперь обретался заштатным священником в Москве. Имея явный избыток свободного времени, он предпочитал тратить его на написание обличительных постов в блогах и неизменно поддерживал на форумах Панасюка, особенно напирая на тот возмутительный факт, что все статьи, которые он, отец Филимон, написал для «Православного Мангазейска» в Вене, так и не были опубликованы. Обоих клириков читал и репостил некий известный диакон-публицист, также не любивший Евсевия (последний ни разу не пригласил его выступить с лекциями в Мангазейске). В результате и Панасюк, и Тихиков в глазах церковной интеллигенции считались главными жертвами Евсевия, борцами за правду в Мангазейской епархии и вообще святыми людьми.

Отец Игнатий посмотрел на собравшихся в храме. Все, в общем, как обычно, но не хватало одной фигуры – фигуры Сергеича. Он появлялся обычно не ранее середины службы и начинал с невозмутимым видом фотографировать духовенство и молящихся для «своей газеты». Но газета давно уже не его. А уволился он как-то странно – не так, как от него ожидали. Зная характер Шинкаренко, все предполагали, что уволится он из Епархиального управления непременно громко, со скандалом «на идейной почве». Но вышло иначе. Полгода назад он стал частенько заговаривать о том, что работа его больше не радует, что у него наступило эмоциональное истощение и что пора двигаться куда-то дальше. В мае месяце подал прошение об увольнении, которое Евсевий сразу же подписал. Поначалу думали, что Сергеич нашел уже себе какое-то место, но выяснилось, что ушел он в никуда. И сейчас, будучи безработным, сидел дома, а жил на те деньги, которые друзья ему давали в долг. Хотя и понимали, что вернуть эти долги он, скорее всего, не сможет.

Хор пел прекрасно – и регент, и певчие были, что называется, в ударе. Состав старый – малоопытных курсанток, в связи с особой торжественностью службы, решили не привлекать. Может, если б Маша Молотникова продолжила учебу, регент ее позвала бы. Но Маша ушла с курсов после скоропостижной женитьбы Георгия на Зинаиде Юрьевне. Где она сейчас, никто не знал – да и, по правде сказать, никто и не интересовался.

Протодиакон, прилетевший на освящение вместе с митрополитом, хорошо поставленным басом начал выводит ектенью. «Хорошо, что протодиакон приехал, – на автомате отметил отец Игнатий. – А то с диаконами у нас совсем беда…» И тут же вспомнился Сормов.

Евсевий так и не поехал к отцу Алексию. А отец Алексий не пришел к нему. В итоге его лишили сана, и он снова стал мирянином. Теперь он, чтобы не сидеть дома, опять устроился на работу в школу, где преподавал китайский язык, а от веры отошел совершенно. Ненадолго расставшись с марксизмом, теперь он вернулся к нему и во время своих занятий обязательно находил время, чтобы рассказать детям о «великом Ленине». Однако по старой памяти он изредка заходил в Свято-Воскресенский храм, то ли поделиться новостями, то ли вспомнить что-то, что совсем недавно было для него таким важным. Отец Игнатий, пока еще был настоятелем, встречал его очень любезно, беседовал подолгу и о его мировоззренческом выборе никогда не спрашивал.

А вот отец Владимир Ревокатов служил, как и ранее, и уже был зачислен в клир нового кафедрального собора. Его даже наградили патриаршей грамотой. И то и другое произошло по одной причине – больше было некого. Все остальные либо провинились, либо о них просто не вспомнили. Может, стоило бы наградить отца Аркадия Ковалишина, но он полтора месяца назад был отправлен в запрет. Отец Святослав Лагутин на новом, бедном и далеком приходе развил бурную деятельность, его можно было включить в число достойных – но после демарша в Хостоноре, когда он подал прошение о почислении на покой, это было нереально. Ко всему прочему, благодаря ему Алла Герасимова познакомилась с Александром Чакветадзе… И кстати, она уже три месяца как не Герасимова, а Чакветадзе. Скандал не скандал, но некое напряжение в отношениях Евсевия с Александром Матвеевичем из-за этого вышло. А на освящение собора Алла не пришла – явно демонстративно.