Книга Правота желаний - Михаил Армалинский

Чёрными пятнами земли стала проступать весна.

* * *

Валя не звонила мне, как, впрочем, и следовало ожидать. Муж накормил её, а сытость заставила забыть голод и всё с ним связанное, а следовательно – и меня.

Моё напряжение росло с каждым днём. Всем проходящим мимо женщинам я смотрел уже не на ноги, а в бёдра. Каждая неуродливая женщина чудилась мне хорошенькой. Я попытался снюхаться с официанткой в кафе, но каждый день её встречал после работы мужчина, и я оставил её в покое, тем более, что она мало обращала на меня внимания.

«Может, жениться? – полусерьёзно думал я, – ведь делают так тысячи обезумевших от голода, но через несколько месяцев, нажравшись, придётся разводиться, так как окажется, что женились, видите ли, не по любви.»

Я удивлялся, что все мои думы неминуемо сводились к женщине, но, поразмыслив над этим, понял, что упрекать себя за это так же глупо, как обвинять голодного в обжорстве за его постоянные мысли о хлебе.

Мне захотелось на время стать слепым, тогда количество женщин, из которых я бы стал выбирать, несравненно расширилось; эстетические стены, такие как миловидность, стройность и прочие – рухнули бы для меня, и сам по себе выбор отмер бы – что значительно повысило бы вероятность успешного исхода моих поисков.

2.

Мы встретились с субботу в восемь часов.

– Надо бы купить горючее, – предложил Глеб.

Мы зашли в гастроном и купили пол-литра Столичной и Охотничью водку, потом поднялись к нему домой, чтобы выложить покупки.

– Давай-ка выпьем для храбрости.

– Что пить будем? – спросил я, глядя на бутылки.

– Охотничью – ведь на охоту идём.

Глеб налил полные рюмки.

– За что пьём?

– За женщин!

Мы выпили. Потом выпили ещё по одной и за то же.

– Ну что ж, соскакиваем.

Мы вышли на улицу. От водки мне стало очень тепло ногам, а голова была свежая, как после долгого сна.

Глеб стал разговаривать чуть громче обычного.

– Едем в центр?

– Да. Больше некуда.

– Если сейчас не достанем женщину, я дома изнасилую кошку. – Если бы я не знал, что ты шутник, я б подумал, что ты это серьёзно.

«Брод» был люден. Мы толпились в толпе и смотрели по сторонам. Глеб каждую минуту вытирал очки.

– Сколько бы ты их ни тёр, ты не сможешь увидеть то, чего нет, – усмехнулся я.

– Э, смотри, вон идут две. Видишь?

– Где?

Глеб указал пальцем вперёд. В шагах десяти от нас шли две девицы, взявшись под руку. Мы обогнали их, чтоб заглянуть им в лица.

– Кажется, не страшные, – радостно сказал я.

Мы приблизились к ним. Глеб зашёл с одной стороны, я – с другой. Глеб начал бодрым голосом:

– Добрый вечер, девочки. У нас есть два лишних билета в кино, не хотите составить нам компанию?

Я подхватил:

– Лучшие места на лучший фильм сезона.

– Сегодня мы заняты, мальчики, – ответила одна из них.

– Кем? Друг другом? – спросил Глеб.

– Сейчас увидите, – ответила та же.

Мы подошли к углу. Их там поджидали двое парней, и нам ничего не оставалось как лихо ретироваться.

Мне захотелось есть, и мы зашли в пирожковую. Там был гардероб, но никто им не пользовался. Взяв кофе и булочки, мы встали у столика. За соседним столиком стояла женщина и смотрела на нас. Глаза её блестели. Я улыбнулся ей, в ответ она высунула язык, но не отвернулась, а продолжала смотреть в нашу сторону. Я взял свою чашку и с кофе и встал за её столик.

– Вы так очаровательны, что я не мог удержаться, чтобы не подойти к вам.

– Неужели? – развязно спросила она.

Я заметил, что она навеселе – в движениях её была пьяная неуверенность. К нам подошёл Глеб со своей чашкой кофе.

– Познакомьтесь, это Глеб, – представил я его.

– Очень приятно. А меня зовут Рита. Ха-ха! – засмеялась она.

– Как здесь скучно, – загрустил Глеб. – Давайте уйдём отсюда.

– А куда? Мальчики, у вас есть выпить?

– Да. Нужно отметить наше неожиданное знакомство.

– Давайте! – обрадовалась она и взяла нас под руки.

Мы направились к выходу. Глеб радостно подмигнул мне.

«Уж теперь-то я разрешусь от “бремени страстей человеческих”», – подумал я, отвергая всякие сомнения.

Нам не терпелось добраться до дому, но так как на такси денег не было, мы пошли к автобусной остановке.

– А ехать далеко? – спросила она.

– Нет, совсем рядом, – поспешно соврал Глеб.

Я не помню, о чём мы говорили – мне нетерпелось скорей раздеть её. Когда подошёл автобус, я помог ей войти, поддерживая её за талию.

«Вот она, подчёркнутая вежливость с привлекательными женщинами, – подумал я. – Не слабость мы чтим в них, помогая им, а фактическое первенство в праве выбора. Вот мы и лебезим, и заискиваем перед ними, пропуская женщин вперёд, уступая место, в подсознательной надежде, что она обратит на нас внимание. И чем ближе момент совокупления, тем предупредительнее мужчина, так как по словам Сервантеса, ничто не обходится так дёшево и не ценится так высоко, как вежливость.»

Автобус был скорый, но мне казалось, что количество остановок удвоилось. Мы сидели на заднем сидении, и, подскакивая на ухабах, она валилась то на меня, то на Глеба.

– Мальчики, а у вас музыка есть?

– Всё, что душе угодно… и телу.

– Вот попляшем! Только вы меня не споите.

– Что ты. Разве можно?

– То-то. А где вы живёте?

– Сейчас увидишь.

– А соседи там есть?

– В отдельной квартире соседи не водятся.

– А вы что, братья?

– Нет, побратимы.

– Вы – миленькие!

– Это уж точно.

Когда она выходила из автобуса, у неё спал туфель. Я нагнулся и стал одевать его. Оно держалась рукой за Глеба и смеялась, пошатываясь на одной ноге. Сквозь шершавый капрон я чувствовал тепло её ноги.

– Ну, идём скорей, – поторопил я их.

Лифт был занят; мы решили не ждать, пока он освободится и побежали по лестнице, таща её за руки, чтобы облегчить ей подъём. Глеб долго не мог попасть ключом в замочную скважину – руки у него дрожали. Наконец, справившись с замком, он открыл дверь, и мы вошли в прихожую. Я помог ей снять пальто, а Глеб побежал в комнату и включил магнитофон. Бутылки стояли на столе в том же положении, в каком мы их оставили: непочатая Столичная манила к себе металлическим язычком крышки, а Охотничья – уже вскрытая, стояла несколько опустошённоая. Глеб поставил ещё одну рюмку, вытащил из холодильника копчёную колбасу и сыр. Потом он открыл Столичную и разлил по рюмкам.