Книга Аппендикс - Александра Петрова

В субботу утром двадцать второго декабря, секунда в секунду совпадая с началом зимнего солнцестояния, Марио в халате, надетом поверх длинной индийской рубахи, которую он, предпочитая пижаме, использовал как ночнушку, открыл дверь Оле.

– Десять, – сказала Оленька еще на пороге.

– То есть я должен вам десять евро за подшивку брюк? – переспросил Марио, затаскивая ее в дом. Все же у него были явно преступные наклонности. Ну какой честный человек, оказавшись к тому же практически в неглиже перед посторонней женщиной, смог бы найтись так быстро?

За кофе Оля, поблагодарив сперва святую Франческу Саверио Кабрини, поведала Марио об одном бомже-миллионере, тусующемся вокруг Термини. Как же, как же, Марио его прекрасно знал. Бывший пожарный, пострадавший на работе и преждевременно вышедший на пенсию. Балка ударила его по башке, и он так и не оправился. Одевался он нищенски, а вложив однажды что-то в облигации, проверял каждую копейку и однажды еле сдержался, чтоб не придушить Марио, когда пришлось платить комиссионные, хотя счет его мог впечатлить и бывалых. Несмотря на это, раз в неделю он приходил менять мелочь, звякающую монетками в один евро, пятьдесят, десять, двадцать, иногда даже пять постыдных чентезимо. Все недоумевали, пока однажды Марио не заметил его с протянутой ладонью у вокзала. Оказалось, что кое-кто из коллег его уже там приметил, но из деликатности продолжал недоумевать. Ведь и Марио поскорей слился тогда с толпой.

– Так что же, неужели этот жмот подарил Оленьке десять тысяч?

– Ну подарил – не подарил… – Она все еще стеснялась Марио. Импозантный мужчина, роскошный дом, уж какие-то слишком старинные манеры. Ей не терпелось на волю.

Вот с какого неожиданного аккорда началась эта декабрьская суббота, в которую под вечер заявилась ко мне Лавиния, бьющая теперь копытами впереди на полшага, – лишь бы успеть поскорей нырнуть в какой-нибудь подходящий для ее Диего магаз. И только тут меня ошарашило: а как вообще она сумела выбраться? Ведь никто не знал дороги в тайник и обратно. Никто, кроме Флорина, конечно.

Прошел почти месяц с того дня, как я нашла для своей подружки секретный дом.

– До завтра, – махнула я в то последнее воскресенье ноября Диего, обернувшемуся с ведущей в метро «Ла Репубблика» лестницы, и устремилась к Флорину, который курил, рассевшись на ступеньках обелиска Догали недалеко от нашего фонтана. Обелиск фараона Рамзеса Второго, давний трофей Древнего Рима, найденный около ста лет назад при археологических раскопках у бывшего храма Изиды, возвышался на погребальном монументе в память об итальянских солдатах, почивших во время одного сражения в Абиссинии, которую молоденькая, едва пятнадцатилетняя барышня-Италия решила отхапать в колониальной охоте европейских держав. Вышла, конечно, одна несуразица.

«Превосходный властитель мыслей, мощью своей предводительствующий всеми народами, умножающий дары в центре роскоши Гелиополе, господин диадем», – летел луч иероглифов к небу, превознося современника Моисея. «26 января 1887 548 итальянцев, претерпевших неожиданное нападение в пустыне со стороны многих тысяч абиссинцев далеко-далеко от своих близких, не поколебались, не затрепетали, не остановились, неся имя Италии в сердце, и, помышляя лишь о том, как воздать ей славу, сразились, погибли, припечатав пролитой кровью недавнее объединение древней родины здесь, в честь Рима… и т. д.», – рассказывала выцветшая надпись на постаменте.

Обычно у маленького обелиска тусовались с пиццей и пивом черные и бангладешцы, впрочем, попадались и румыны, и наш брат славянин. Это был своеобразный четырехсторонний пункт сбора. Иногда они спали там днем, а летом оставались порой и на ночь. Вокруг был скверик, можно было и в туалет.

– Прости, что опоздала, у меня теперь нет мобильника, – постаралась оправдаться я, как будто бы, если б он был, не опоздала бы, но Флорин отмахнулся.

– Приглашаю тебя к себе домой! – поднялся он радостно мне навстречу.

Ехали мы целую вечность с остатком, сперва на метро, потом вышли на последней остановке автобуса и еще порядком прыгали по ухабам и кочкам, проваливаясь в грязь. Хорошо, что на мне были сапоги. В леске Флорин уговорил позволить ему завязать мне глаза.

– Если замечу, что подсматриваешь, вернемся назад, – и он так затянул шарф, что мне оставалось разглядывать лишь вспыхивающие под веками разноцветные кляксы.

Я труси́ла и тру́сила, продвигались мы очень медленно, потом ненадолго он выпустил мою руку, но, когда я, наконец, собралась приподнять повязку, вернулся, и, сделав еще несколько шагов, мы стали куда-то медленно спускаться. Дуло хладом и сыростью. «Маньяк-убийца, – безысходно вылезла откуда-то из внутренних сумерек тень. – Вот солнце еще не зашло, а лисе, видно, здесь ночевать». Потом земля стала опять более или менее ровной, и минут через десять Флорин высвободил мое зрение. Я зажмурилась, сквозь решетку пальцев блеснул булыжник под ногами. Флорин направлял вдаль мощный фонарь. Отовсюду вылезали огрызки темных стен, и среди них, как в салями, иногда белели кусочки мрамора.

Булыжник скоро закончился, коридор сузился, слева и справа появились то открытые, то закрытые ниши захоронений, и Флорин выхватил из тьмы одну арку с ошметками синей краски, которую подпирала свежая алюминиевая конструкция вроде лесов. По явно свежему деревянному настилу мы спустились еще ниже. Снова выкатился булыжник, культи домов, темные рытвины, стена со штукатуркой, и вдруг передо мной расстелилась, будто умытая, в перспективе заканчивающаяся площадью с фонтаном улица. На домах висели фонари. «Как это они сразу зажглись при моем появлении?» – не успела удивиться я, заметив выемку с современным рубильником.

– Ну, добро пожаловать, – и Флорин осветил вырезанные на прибитой к торцу доске деревянные буквы: «str. Emil Cioran».

– Что за диснейленд?! – укорила я своего проводника, осознавая, что кто-то действительно надстроил поверх античной кладки из кирпича и стен в туфовый ромбик современные.

– Рим всегда выбирал жизнь, ему не к лицу быть просто музеем, – в его голосе не было тени раскаяния. – Я не разрушил, а достроил, как чаще всего и происходило в этом городе.

– Ты что? Это ж археологические памятники! – остановилась я у перпендикулярно лежащего тупичка. «Amastans deadend», – значилось на нем почему-то тоже по-английски. – Да это ж подсудное дело!

Шелестела вода, лениво переполняя чашу фонтана.

– А кто судить-то будет? – поинтересовался Флорин. – Канализацию вот восстанавливать было легче, хотя кое-где приходится прокладывать ее впервые, – он был сдержан, но не скрывал гордости. – К счастью, часть жизни я провозился на раскопках, а другую угробил на строительстве. Уже пять лет я оккупирую Древний Рим, и вон еще сколько места! Рим – это тебе не антикварная лавка, а дышащий хаос. Долой музеи, – добавил археолог.

Опешив, я оглядывала стеклянные окна и новые двери, цельные черепичные крыши, водосток, хотя он уж тут был совсем ни к чему.

Флорин жил на улице Децебала, и у себя в ванной он сделал даже пол с подогревом. Электричество работало от аккумулятора, но сегодня явно был какой-то праздник, и он решил гульнуть, врубив свет повсюду.