Книга История папства - Джон Джулиус Норвич

К этому времени начались массовые депортации; до конца года в один лишь Освенцим было доставлено 42 тысячи французских евреев. В сентябре президент Рузвельт направил папе личное послание, в котором просил его выступить с осуждением военных преступлений немцев; однако папа и тогда отказался это сделать. Статс-секретарю папы, кардиналу Мальоне, оставалось лишь в очередной раз заявить, что Святой престол делает все, что в его силах.

Это было не так, хотя бы потому, что когда 1942 год подходил к концу, в Ватикане явно были озабочены другой проблемой. Там опасались, что союзники начнут бомбить Рим. Несчастного Осборна едва ли не ежедневно приглашали в статс-секретариат и умоляли добиться от британского правительства твердых гарантий того, что воздушных налетов на Ватикан не будет. Тщетно он пытался объяснить, что Великобритания находится в состоянии войны, а Рим является вражеской столицей; кроме того, он прекрасно понимал, что даже если город будет решено пощадить, итальянцам вряд ли предварительно сообщат об этом решении. 13 декабря Осборн писал: «Чем больше я об этом думаю, тем больше меня возмущает, с одной стороны, учиненная Гитлером резня еврейского населения, а с другой — очевидная озабоченность Ватикана исключительно тем ущербом, который наносит Италии война, и вероятными авианалетами на Рим. Возникает такое ощущение, что все военные издержки теперь приходятся на долю Италии».

На следующий день он имел очередную беседу с кардиналом Мальоне: «Я настаивал на том, что Ватикан вместо того, чтобы переживать по поводу бомбардировок Рима, должен вспомнить о своем долге ввиду беспрецедентного преступления против человечества, каковым является гитлеровская кампания по истреблению евреев, в чем, по моему мнению, Италия является соучастницей как партнер и союзница Германии».

Наконец, в сочельник 1942 года Пий XII выступил с радиообращением к миру. Речь была длинной и по большей части удручающе пафосной. Лишь в самом конце, когда большинство его слушателей, вероятно, уже отключили свои радиоприемники по причине исключительной скуки, папа кое-как добрался до сути, призвав всех людей доброй воли принести торжественную клятву в том, что они «обратят общество к его центру притяжения, которым является Закон Божий». Далее он продолжал: «Человечество обязано принести эту клятву ради бесчисленных жертв, павших на поле боя. Отдав свои жизни во имя долга, эти люди принесли жертву во имя нового и более совершенного общественного строя. Человечество обязано принести эту клятву ради неисчислимого множества скорбящих матерей, вдов и сирот, которые увидели свет, утешение и опору в жизни, чего прежде они были лишены. Человечество обязано принести эту клятву ради тех бесчисленных изгнанников, кого ураган войны унес с их родной земли и забросил в чужие земли, кто может отнести к себе сетование пророка: «Наше имущество перешло к чужакам, наши дома достались врагу». Человечество обязано принести эту клятву ради тех сотен и тысяч людей, кто, не сделав ничего дурного, а иногда лишь по причине своей национальной или этнической принадлежности был обречен на казнь или на медленное умирание».

Вот и все. Вновь папа не упомянул ни о евреях, ни о нацизме, ни даже о Германии. Этнический характер холокоста он затушевал, добавив два осторожных слова «лишь иногда», а миллионы жертв — уже к Рождеству 1942 года — деликатно сократил до «сотен и тысяч». Прослушав выступление папы, Муссолини сказал Чиано: «Это набор банальностей, с которыми приходской священник из Предаппио[348] справился бы лучше». Пожалуй, он был не так уж и не прав.

Вплоть до того момента, по сравнению со своими собратьями в Центральной Европе, итальянские евреи жили относительно спокойно. Хотя более чем 8 тысяч человек, составлявшие еврейскую общину Рима, безусловно, в полной мере разделяли общее возмущение мягкотелостью понтифика, за все время пребывания дуче у власти евреев по большей части не трогали. Муссолини инициировал принятие ряда антисемитских законодательных актов, однако на деле они в большинстве своем не исполнялись. В июле 1943 года все изменилось. Союзники высадились на Сицилии и начали бомбить Рим. Муссолини и Кларетта Петаччи были расстреляны и повешены на автозаправке, а в Италию вторглись германские войска. 11 сентября Рим был оккупирован немцами, и фельдмаршал Альберт Кессельринг ввел в городе военное положение. 18 октября руководство СС отдало приказ об организации облавы на евреев.

Иудеи жили в Риме еще до того, как в нем появились христиане. Первые представители еврейской общины прибыли сюда в 139 году до н.э.[349] С появлением христианства для еврейской общины настали не лучшие времена; о некоторых из постигших евреев несчастий уже шла речь в предыдущих главах этой книги. Однако никогда еще за всю свою историю итальянские евреи не сталкивались с подобной угрозой. Уже в конце сентября от еврейской общины потребовали за 36 часов собрать 50 кг золота; выполнить это требование удалось лишь благодаря самоотверженности граждан — как иудеев, так и христиан, которые совместными усилиями собрали нужную сумму (После нескольких часов промедления Ватикан предложил евреям заем, однако предложение было вежливо отклонено.) Все полагали, что это золото было ценой безопасности; лишь когда на рассвете 16 октября длинная колонна военных грузовиков с открытым верхом въехала на территорию гетто, стало ясно, что ни о какой безопасности не могло идти и речи.

Как только грузовики сквозь пелену дождя потянулись в сторону сборного пункта, размещенного в Военном колледже (откуда человеческий груз предполагалось отправить в Освенцим), один за другим стали раздаваться голоса влиятельных людей с требованием остановить эту акцию. Некоторые из этих голосов принадлежали немцам: среди них оказались барон Эрнст фон Вайцзеккер, посол в Ватикане, и даже сам Кессельринг. К ним присоединился Альбрехт фон Кессель, германский консул в Риме. Все трое были убеждены в том, что если депортации будут продолжаться, в Италии может начаться всеобщее восстание против оккупантов. В этот момент папе следовало бы выступить с решительным протестом против нового акта насилия, развернувшегося прямо у него на глазах. Однако ничего подобного не последовало. Вайцзеккер написал своему коллеге, доктору Карлу Риттеру, в Берлин: «Несмотря на давление, которое оказывалось на него со всех сторон, папа не позволил втянуть себя в какую бы то ни было демонстрацию протеста против депортации римских евреев. Единственным проявлением этого протеста стал завуалированный намек в газете «Оссерваторе романо» от 25-28 октября, из которого лишь немногие могли узнать о позиции Ватикана по еврейскому вопросу». Так что депортация продолжалась.

Как объяснить это недостойное молчание Пия XII? Причина заключается, во-первых, в его патологическом антисемитизме, во-вторых, в его страхе перед коммунизмом, который и для его предшественника, и для него самого всегда оставался гораздо более страшным жупелом, чем германский нацизм. Как сам папа заявил во время беседы с американским представителем в Ватикане Гарольдом Титтманом, он полагал, что официальный протест спровоцирует конфликт с СС; он мог бы добавить — правда, не сделал этого, — что подобный конфликт вполне мог бы обернуться немецкой оккупацией Ватикана, а также арестом и заключением для него самого. Это, в свою очередь, сыграло бы на руку коммунистам. Сам он уже имел с ними дело в Мюнхене и прекрасно знал о тех зверствах, которые они чинили в отношении церкви в России, Мексике и Испании. В том состоянии хаоса, в котором пребывала тогда Европа, возможность захвата Рима коммунистами нельзя было сбрасывать со счетов; ради того, чтобы этого не случилось, даже депортацию римских евреев папа не считал слишком высокой ценой.