Книга Судьба императора Николая II после отречения. Историко-критические очерки - Сергей Мельгунов

Февральская революция, в результате которой к власти пришли силы, заинтересованные в продолжении войны с Германией, включая оборончески настроенных эсеров и меньшевиков, лишь усилила интерес немецкой стороны к большевикам, продолжавшим выступать за выход России из войны и придерживавшихся жесткой оппозиции по отношению к Временному правительству. Поразительна откровенность, с которой немецкие политики формулировали в секретной переписке свои «виды» на желательное развитие ситуации в России. Всех перещеголял немецкий посланник в Копенгагене граф фон Брокдорф-Ранцау, писавший в марте 1917 г.: «...Мы непременно теперь же должны искать пути для создания в России возможно большего хаоса... Мы наиболее заинтересованы в том, чтобы последние (крайние партии. – С.Д.) одержали верх, ибо тогда переворот станет неизбежным и обретет формы, которые должны потрясти основы существования русской империи... Можно считать, что по всей вероятности через какие-нибудь три месяца в России произойдет полный развал и в результате нашего военного вмешательства будет обеспечено крушение русской мощи».

Зная эту, так обнаженно выраженную, стратегическую задачу правящих германских кругов, легче оценить и выпестованную в немецких официальных ведомствах и параллельно родившуюся в среде русских революционеров-эмигрантов идею о возвращении революционеров в Россию через Германию. Бетман-Гольвег лично докладывал Вильгельму II, что «немедленно с началом русской революции я указал послу Вашего Величества в Берне: установить связь с проживающими в Швейцарии политическими изгнанниками из России с целью возвращения их на родину – поскольку на этот счет у нас не было сомнений – и при этом предложить им проезд через Германию». Немецкая сторона исходила при этом из старого принципа, сформулированного Бисмарком: «...Если речь идет о спасении отечества, то любому союзнику говори – добро пожаловать».

Для Ленина и его сторонников, стремившихся как можно скорее вернуться на родину для углубления революции, то обстоятельство, что эту возможность им предоставляет «классовый враг», особого значения не имело. «Интересы пролетарской революции превыше всего». Необходимо только предпринять рад предосторожностей, чтобы дать меньше оснований для дискредитации в России, и можно отправляться в путь. Л.Д. Троцкий оставил очень точное объяснение мотивов обоих сторон, согласившихся на проезд революционеров через Германию: «Ленин использует расчет Людендорфа (прусского генерала. – С.Д.), имея при этом свой собственный расчет. Людендорф размышлял про себя: Ленин свергнет патриотов, тогда приду я и задушу Ленина и его друзей. Ленин же размышлял про себя: я поеду в железнодорожном вагоне Людендорфа и заплачу ему за эту услугу на свой лад». Последующие события показали, что оба партнера, образно говоря, действительно держали за пазухой по увесистому камню, использовав его против своего партнера в выгодный момент.

Через Германию в Россию в «пломбированных вагонах» весной и летом 1917 г. проехало в целом около 500 революционеров-эмигрантов и членов их семей, и не удивительно, что большинство из них были люди, выступавшие за развертывание мирной пропаганды на своей родине. Сторонники же продолжения войны доставлялись в Россию с помощью стран Антанты, как это было, к примеру, с Г.В. Плехановым и сорока его приверженцами, прибывшими на родину на английском линкоре в сопровождении противоторпедного истребителя. Война превратила революционеров-эмигрантов различных направлений в могучее оружие, и Троцкий был, безусловно, прав, когда назвал переезд Ленина и других большевиков в Россию «перевозкой “груза” необычайной взрывной силы». Уже 17 апреля 1917 г. в донесении представительства Генерального штаба в Берлине Верховному главнокомандованию сообщалось: «Въезд Ленина в Россию удался. Он действует в полном соответствии с тем, к чему стремится», или, другими словами, в соответствии с тем, что устраивало в тот момент германских политиков.

С.П. Мельгунов, исходя из имевшихся в его распоряжении материалов, нарисовал в своей книге хотя и мозаичную, но вполне убедительную картину происходившего, как до возвращения большевистских лидеров в Россию, так и после. Вывод, сделанный историком, можно сформулировать вкратце следующим образом: немцы большевиков финансировали, и это не могло не содействовать будущей победе пролетарской революции. Однако автор подчеркивал, что, решая поставленную задачу, он установил лишь «базу», из которой «можно было бы исходить», и только наметил «вехи», «указывающие на путь, по которому надлежит идти». Он выражал надежду, что в будущем «в архивных тайниках найдутся более документальные следы использования большевиками немецких «секретных фондов».

Очевидной заслугой Мельгунова является то, что он действительно, как это заявлялось в предисловии к книге, «подошел критически» ко всем материалам и «по возможности» объективно вскрыл то, «что может быть заподозрено в своей политической недоброкачественности». Историк отверг много домыслов и фантастических утверждений, накопившихся вокруг исследуемой темы, заметив, что «по такому пути история идти не может». Он совершенно справедливо считал неоправданным слишком назойливое щеголяние в этом сложном политическом вопросе упрощенными терминами – «немецкие шпионы, агенты», высказал обоснованные сомнения в прямой переписке и контактах Ленина с Парвусом и немецким Генеральным штабом, усомнился в крайних выводах на этот счет А.Ф. Керенского и других авторов. «Мне лично, – писал автор, – версия официальной или полуофициальной “договоренности” Ленина с германским империализмом представляется совершенно невероятной». В другом месте историк констатировал: «Никогда, очевидно, не было момента, чтобы Ленину хотя бы в символическом виде в какой-то кованой шкатулке передали 50 миллионов немецких марок». (Кстати, и сама эта сумма представлялась автору преувеличенной.)

Особенно наглядно объективность Мельгунова проявилась при его оценке так называемых «документов Сиссона», изданных в 1918 году в США и игравших важную роль в построении обвинений против большевиков. Серьезный анализ документов привел автора к выводу, что «без всяких колебаний нужно отвергнуть все эти сенсации, как очень грубую и неумно совершенную подделку».

Существенное место в книге Мельгунова занимает осуждение им «политической беспринципности», «цинизма в политике», очень многое объясняющих в альянсе германских властей и большевиков. По его словам, в «сознании русской революционной демократии», так же как и в сознании немецких политиков и стратегов, «незыблемые законы общественной морали... пасовали перед требованиями реальной политики». А отсюда был лишь один шаг к преступным действиям, прикрытым «интересами дела».

Кроме очевидных достоинств в книге историка есть и свои слабости, недостатки, связанные главным образом с некоторой перенасыщенностью фактологией авторского текста, определенной скороговоркой в освещении ряда вопросов. Так, например, несколько раз упомянув о том, что средства, поступавшие из Германии, большевики использовали прежде всего на пропаганду, автор нигде не привел конкретных данных о масштабах этой пропаганды. А они были действительно впечатляющие.

Тон всей пропагандистской работе большевистской партии задавала «Правда», ежедневно выходившая до июльских событий тиражом 85—90 тыс. экземпляров. После же этих событий, несмотря на выход газеты под разными названиями, ее тираж был доведен в октябре 1917 г. до 200 тыс. Но «Правда» была далеко не единственной ежедневной газетой партии, кроме нее ежедневно выходили «Деревенская правда», «Солдат», «Социал-демократ», а также ряд других местных изданий. Помимо этого большевики выпускали газеты «Солдатская правда», «Окопная правда» (большое количество газет, рассчитанных на распространение в армии, было далеко не случайным), «Волна», «Утро правды», «Голос правды» и другие, журналы «Работница», «Просвещение», за границей на немецком и французском языках издавались газета «Русский корреспондент “Правды”» и журнал «Вестник русской революции». Накануне Октября в распоряжении партии было уже более 75 газет и журналов, в том числе на национальных языках, ежедневный тираж которых составлял 600 тыс. экземпляров. Кроме того, партия имела издательство «Прибой», свои типографии, выпускавшие тысячи экземпляров книг и миллионы листовок. Вся эта деятельность, безусловно, требовала колоссальных финансовых средств.