Книга Николай II - Сергей Фирсов

Лето 1918 года для большевиков было трудным временем: решался вопрос, быть или не быть новой власти. В этих условиях вопрос о будущем царской семьи невозможно было откладывать, но что именно делать — никто не знал. Л. Д. Троцкий в своих воспоминаниях писал, что он предлагал устроить открытый судебный процесс, на котором была бы развернута картина всего царствования Николая II; по радио (это в 1918 году!) его ход должен был передаваться по всей стране, а отчеты — читаться и комментироваться каждый день. Ленин положительно отреагировал на предложение, но, очевидно, сомневался в осуществлении задуманного. Времени на организацию процесса могло не хватить. «Прений никаких не вышло, — вспоминал Троцкий, — т[ак] к[ак] я на своем предложении не настаивал, поглощенный другими делами. Да и в Политбюро нас, кажется, было 3–4: Ленин, я, Свердлов… Каменева как будто не было. Ленин в тот период был настроен довольно сумрачно, не очень верил тому, что удастся построить армию». В результате никакого суда не вышло. А политическая ситуация ухудшалась день ото дня. Опять поползли слухи, на сей раз — об убийстве царя. 20 июня управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич даже запросил информацию из Екатеринбурга. В ответ от командующего Североуральской группой войск Р. И. Берзина пришла телеграмма, что все члены семьи и сам Николай II живы, а сведения об убийстве — провокация. На основании полученных ответов большевики несколько раз опровергали слухи.

Опровержение лживой информации, разумеется, не означало, что большевики не собирались «окончательно решить» вопрос о жизни бывшего самодержца. Развязка приближалась по мере ухудшения внутреннего положения советской власти. В середине июля 1918 года из Москвы в Екатеринбург вернулся военный комиссар Уральского военного округа Ф. И. Голощекин, вероятнее всего, ездивший в столицу именно для того, чтобы обсудить с руководителями СНК и ВЦИКа будущее царской семьи. Около 15 июля он, вместе с другими большевистскими лидерами красного Урала прогуливаясь в лесу, «в веселом настроении», обсуждал вопрос, как поступить с Николаем II и его близкими. Голощекин и его друзья считали, что все семейство необходимо расстрелять. Разговоры, конечно, не выражение «мнения центра», но все же показательны.

По предположению уральского историка И. Ф. Плотникова, Голощекин сразу по прибытии в Екатеринбург встретился с Я. М. Юровским — комендантом Дома особого назначения, где проживала царская семья, и отдал распоряжение подготовить все для казни, которая должна была совершиться в ближайшие дни. Юровский сразу же оказался весь «в заботах», в тот же день организовал для узников, без их просьбы, богослужение — обедницу. Для этого 14 июля был приглашен местный клирик — протоиерей Иоанн Сторожев, уже бывавший в доме Ипатьева. Он стал последним священником, служившим для царской семьи и ее слуг. Жизнь часто наполнена удивительными, порой мистическими случайностями, которые для верующих людей имеют символическое значение. Так было и в тот раз: во время обедницы, по чину, в определенном месте положено читать слова «со святыми упокой». Но в тот раз диакон не прочел, а пропел молитву, запел ее и священник. Едва они запели, вся семья Николая II опустилась на колени, и отец Иоанн, по его собственным словам, ощутил высокое духовное утешение, какое дает разделенная молитва.

Заканчивалась земная жизнь последнего русского самодержца. Понимал ли он это, понимали ли это его близкие? Скорее всего, понимали, хотя, быть может, и не догадывались, что конец наступит так скоро. Что-то странное чувствовал в своем сердце и Юровский, по воспоминаниям священника, после богослужения перекрестившийся и якобы сказавший: «Ну, слава Богу, сердце на место стало». Если это действительно имело место, то остается только с удивлением повторить старую фразу: «Пути Господни неисповедимы». Получается, что в палаче шевельнулось что-то человеческое, он почувствовал необходимость в последний раз дать узникам дома Ипатьева духовное утешение.

Юровский был старым, проверенным большевиком, революционным «рыцарем без страха и упрека». Он прошел боевой путь борца с самодержавием, участвовал в террористических актах и экспроприациях, арестовывался, жил в эмиграции. В 1917 году он был активным деятелем большевистского переворота в столице. С начала 1918-го находился на ответственной работе в Екатеринбурге, был заместителем председателя местной ЧК и областного комиссара юстиции, заведовал охраной города. Лично честный и принципиальный (в той мере, как обычно бывают принципиальны фанатики идеи), Юровский был на отличном счету у большевистского руководства, почему и стал комендантом Дома особого назначения. Он сумел остановить воровство, процветавшее при прежнем коменданте — Авдееве, но режим содержания узников при нем не ослаб. Наоборот, 11 июля окно царской комнаты снаружи было закрыто решеткой. О предстоящем Юровский не счел необходимым заранее сообщить пленникам. «Этот тип нам нравится все менее», — записал в тот же день в дневнике царь. Но коменданта это совершенно не волновало. Для него важно было все подготовить для убийства. С поставленной задачей он справился, хотя и не являлся инициатором «дела».

Еще до назначения Юровского комендантом Дома особого назначения, в июне 1918 года под руководством П. Л. Войкова — члена исполкома Уралоблсовета и комиссара продовольствия, от имени некоего верного офицера были составлены письма, адресованные Николаю II. Цель не отличалась новизной: царя хотели склонить к побегу, который можно было использовать как предлог для физического уничтожения всей семьи. Послания (для придания им большей «правдивости») на французском языке собственноручно написал И. И. Родзинский — студент-недоучка, служивший в то время в екатеринбургской ЧК. Большевистские провокаторы доставляли почту в пробке молочной бутылки: Николай II, его близкие и слуги с 18 июня получали некоторые продукты (яйца, сметану, молоко, масло, овощи и мясо) от инокинь екатеринбургского Ново-Тихвинского женского монастыря.

Таким образом, в руки царя попало три письма. Четвертое подготовили в дни смены караула и вступления в должность коменданта дома Ипатьева Я. М. Юровского. Но доставить его возможности уже не было: Юровский запретил носить молоко в бутылке. Почему это произошло, историки точного представления не имеют. Возможно, Войков решил не посвящать Юровского в свои «игры», дабы тот поверил в то, что в Екатеринбурге существует заговор с целью освобождения Николая II. А возможно, наоборот, зная о фабрикации писем, Юровский исполнил указания Войкова, решившего, что надобность в «игре» отпала. В любом случае, сама идея с составлением подложных писем весьма показательна. Стремление обмануть Николая II и заставить его совершить необдуманные шаги было той целью, которую ставили перед собой екатеринбургские большевики, давно мечтавшие об уничтожении царской семьи.

…Убийство произошло в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. Об этом оставил записку и Юровский, об этом же с гордостью вспоминали впоследствии и некоторые его подручные. Несмотря на то что в частностях их рассказы расходятся (например, в том, кто именно убил последнего самодержца), они едины в главном: вся семья последнего самодержца и находившиеся при них слуги погибли. Накануне убийства Юровский вывел из дома Ипатьева Леонида Седнева — племянника лакея великих княжон И. Д. Седнева, еще 27 мая переведенного в тюрьму. Остававшимся в доме Ипатьева заключенным объяснили, что мальчика отпустили навестить дядю. В половине второго ночи, когда его обитатели давно спали, к дому прибыл грузовик. «Операция» вступила в последнюю стадию. Юровский разбудил доктора Боткина, а тот всех остальных. Выдумали и объяснение: в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа вниз. Семья и слуги в течение получаса оделись и вышли из своих комнат.