Книга Братья Ашкенази - Исроэл-Иешуа Зингер

— Ура! Да здравствуют товарищи политические заключенные! — приветствовали их люди на улицах.

— Да здравствует революция! — кричали освобожденные, стоя в кузовах грузовиков.

У Нисана, как у мальчишки, впервые попавшего в большой город, разбегались глаза. Праздник был разлит по улицам, по стенам домов, отражался в лицах военных и гражданских. Все искрилось радостью и счастьем. Своими черными глазами Нисан смотрел на Таврический дворец, густо облепленный рабочими, студентами и солдатами.

— Да здравствуют товарищи революционеры! — приветствовала толпа проезжающие машины с бывшими узниками.

— Да здравствуют освобожденные массы освобожденной страны! — кричал Нисан и махал шапкой.

Какая-то женщина бросилась целовать арестантов. Она плакала от счастья. В ответ Нисан горячими губами целовал эту женщину, которую прежде никогда не видел. Все казалось ему добрым, светлым и красивым в эти праздничные часы: люди, здания, даже попрошайки на улицах. Красавцем предстал перед ним и толстый широкоплечий незнакомец, у которого была борода лопатой и который вышел из Думы приветствовать басовитым поповским голосом получивших свободу заключенных. В его внешности не было ничего революционного. И его аккуратная борода, и его низкий голос больше подходили митрополиту, чем революционеру, представителю освобожденных пролетариев, за которого он себя выдавал. Однако Нисану этот человек показался чудесным. Радость целиком захватила его. Он ощущал теплоту и подъем. Он всех любил, всех хотел обнять, поцеловать, всем пожать руки. С тех пор эта радость не оставляла его, она вошла в его кровь.

Нисан с головой погрузился в дела освобожденного города, он был на ногах с утра до поздней ночи — говорил, действовал, работал.

Город, который должен был руководить всей страной, более чем полутора сотнями миллионов людей, сам пребывал во власти смуты, хаоса и произвола. Фабрики бастовали, трамваи не ходили, полиция разбежалась, правительство развалилось. Солдаты не знали, чьи приказы выполнять, что делать. В Думе, где заседали депутаты, партийные вожди, царил беспорядок. Кто хотел, входил и выходил, кто хотел, отдавал приказы и распоряжения. Временный комитет состоял из представителей различных лагерей и партий — от монархистов, стремившихся оставить у власти царя и ограничиться созданием ответственного перед Думой правительства, до прогрессистов и революционеров. Непрерывно произносились речи, разгорались дискуссии, полемика. Со всех сторон солдаты приводили напуганных и избитых жандармов, полицейских, высокопоставленных чиновников. Их держали под стражей, но некому было их допросить, решить их судьбу. Полки солдат приходили в Думу, ждали приказов. Над ними больше не было офицеров, их разогнали, сорвав с них эполеты. Солдатам нужны были новые командиры, которым они могли бы подчиняться, но командиров не было, и они шли в Думу, чтобы получить какой-нибудь приказ. Толстый хозяин бороды лопатой, выдвинувший в это суматошное время сам себя благодаря своему величественному лицу и басовитому голосу, то и дело выходил приветствовать прибывающие полки. Он желал им счастья в связи с победой революции. Солдаты троекратно кричали «ура!», но что делать дальше, не знали.

Также не знали, что делать, вооруженные часовые на вокзалах, на мостах, на почте, на телеграфе и в других важных пунктах. Прибывали воинские части, но как понять, за революцию они или же против нее, борются штыком и пулей за народ или за царя, который пока еще не был схвачен? От любой мелочи, при любом выстреле караулы разбегались, оставляя свои посты. Они не знали, кто враг, а кто друг. Даже собравшиеся в Думе были растеряны, передавали всякие слухи и домыслы. Говорили о верных царю вооруженных частях, которые надвигаются на столицу, чтобы расстрелять бунтовщиков. Посреди заседаний люди вдруг в панике бросались к дверям.

В переполненных залах и комнатах Думы шли совещания. Люди просиживали ночи, чтобы создать хоть какое-то правительство, установить хоть какой-то порядок в разворошенной стране. Но они не могли между собой договориться. Всевозможные идеи и направления, мировоззрения и верования схлестнулись в этом тесном дворце, где сошлись теперь представители партий всех мастей — монархисты и кадеты, прогрессисты и социалисты, большевики и социал-демократы. Стан революционеров в свою очередь делился на правых и левых, умеренных и центристов. Кто-то ратовал за монархию, но с блюстителем престола вместо царя, кто-то хотел, чтобы царскую семью посадили в тюрьму, а власть передали рабочим и крестьянам. Кто-то требовал, чтобы немедленно разделили землю и прекратили войну, а кто-то считал, что войну надо вести до окончательной победы и только потом вводить для победившего народа социализм. Кто-то мечтал о республике, кто-то — о диктатуре рабочих и крестьян. Кто-то вывел из марксистских книг, что можно сидеть с буржуа в одном правительстве и совместными силами добиваться установления порядка, который дал бы возможность пролетариям создать новый справедливый строй, а кто-то на основании той же марксистской теории утверждал, что революционеры ни за что не должны садиться за один стол с классовыми врагами, потому что это измена трудящимся массам.

В боковых комнатах революционеры пытались создать совет рабочих и солдат, который был бы начеку и следил за тем, чтобы формирующееся Временное правительство не пошло по пути контрреволюции. К тому же рабочим надлежало выбрать своих представителей на фабриках, а солдатам — в казармах. Однако городские фабрики были закрыты, а солдаты высыпали на улицы; трудно было собрать всех вместе для проведения выборов. Кто хотел, тот и выдавал себя за делегата.

Посреди всех совещаний и говорильни в залы и комнаты дворца врывались мужчины и женщины, размахивая руками.

— Вы только и делаете, что чешете языком, — кричали они, — а рабочие тем временем мрут в этом городе от голода! Добудьте нам хлеба! Откройте продуктовые склады! Мы голодаем!

Столица была брошена на произвол судьбы, открыта для всякого врага, страдала от нехватки продуктов, пребывала в смятении и растерянности. Надо было действовать, организовывать, добывать хлеб, наводить порядок. И Нисан отдал себя этому неприкаянному городу целиком.

Он входил в состав комиссий, формировал советы, налаживал поставки хлеба населению, горячился во время теоретических дискуссий об истоках марксизма, вел переговоры с генералами и адмиралами о передаче власти представителям нового социального порядка. Он приезжал на армейских грузовиках в казармы, призывал направлять депутатов в солдатский совет, бегал по фабрикам, организуя выборы рабочих делегатов. После целого дня беготни, разговоров, споров до хрипоты он вспоминал, что совсем ничего не ел, даже стакана чаю не выпил, и перехватывал кусок сухого хлеба, добывал чая где только мог и подкреплял свои силы. Из тех нескольких рублей, что причитались ему в тюремной канцелярии, он почти ничего не получил. Деньги исчезли вместе с начальником тюрьмы. Нисан не на шутку голодал в этом освобожденном городе. У него не было не только денег, но и крыши над головой. Он ночевал где попало. Проводя дни в просторных дворцах, ночью он несколько часов спал в какой-нибудь тесной каморке на узкой койке, а то и на сдвинутых вместе скамьях. Однако проснувшаяся в нем радость не исчезала. Она ни на мгновение не покидала его нутра. Каждый раз, когда он смотрел вокруг и видел революционные знамена, солдат с красными лоскутками на штыках, заполненные народом улицы, памятники императорам, у которых стояли и выступали рабочие и солдаты, его снова и снова охватывала необоримая радость и вся его кровь вскипала от прилива счастья.