Книга Баязет - Валентин Пикуль

Он спутился в подвал станционного духана. Распахнув перед собой завесы паласов, проник в отдельную комнату, где его поджидал Евдокимов.

— Так быстро? — спросил юнкер.

— Как видите.

— Что будем пить?

— Что угодно, только не воду…

Они уселись на диван. Евдокимов неузнаваемо изменился за это время

— после осады. Уже не мундирчик, а грязная рваная черкеска сидела на его плечах. Вместо сапог — подбитые шипами чувяки. Газыри были плотно натисканы патронами от «снайдера».

Кинжал — дорогой и отличной стали — висел на поясе, которым не погнушался бы и любой горный феодал.

Дело в том, что юнкер записался в отряд охотников, где процветали свои обычаи, свои законы. Шли в этот отряд лишь одни добровольцы, начиная от разжалованных офицеров и кончая бездомной голытьбой, которым грозила тюрьма. Воинских званий в охотниках не признавалось. Деньги, кресты и котел — все было общее.

— И только одно требование, — рассказывал юнкер, — как можно больше одичать, чтобы ничем не отличаться от туземцев. Посылают нас так: если из десятка один вернется, то уже хорошо. Я уже дважды выходил живым, не знаю, как в третий? .. Осатанел — это верно, даже газет не читаю, — признался он, не стыдясь.

Им принесли вино и еду. Долго пили и ели молча.

Наконец юнкер зашептал:

— Там есть такой кривой спуск. Узкий… Жандармов можно отсечь от кареты. Разворачивать карету не нужно. Прямо от спуска вверх тянется тропа. Совсем неприметная для глаза. Если Некрасов будет даже в кандалах, то…

Карабанов резко остановил его:

— Не надо! Ничего уже не надо… Некрасов отказался от нашей помощи. Он сошел с ума… Не будем больше говорить о нем ни слова. Налейте-ка, юноша, еще в чепурку!

Рука юнкера, вздрагивая, лила вино из пузатого кувшина.

— Жаль, — сказал он, — очень жаль… Вы просто не смогли его уговорить. А в России это сделать будет гораздо труднее…

Вечером Карабанов, будучи вполпьяна, вернулся в Боржоми и здесь встретился с человеком, о котором никогда не забывал и которого считал чуть ли не главной причиною всех своих бедствий…

Князь Унгерн-Витгенштейн первым оправился от неожиданности и первым сделал шаг к примирению.

— А-а-а, вот и вы, Ка'абанов! — сказал он. — Очень 'ад видеть вас… Тут гово'ят, что вы ходите в ге'оях? Может, вы научите и меня, как поско'ее стать из фазана шайтаном?

Карабанов ответил на поклон:

— Это очень просто, князь. Но для этого надо сначала перейти из гвардии в гарнизон.

6

Приемная наместника была залита светом газовых фонарей, сгорающий газ шипел и потрескивал. Михаил Николаевич взял Карабанова за локоть и подтолкнул его к выходу:

— Выйдем в парк, заодно и поговорим…

Прошло уже достаточно времени, как поручик обосновался во дворце великого князя. Но до сих пор он приглядывался к наместнику с любопытством, почти изучающим. Андрей много слышал, что Михаил Николаевич не любит Петербург, далек от царской семьи, зло высмеивает придворный этикет и нравы. Вчера он тоже, в разговоре о вновь прибывших «моншерах», отпустил по их адресу такое словечко, что даже Карабанов вынужден был покраснеть.

Все это делалось от души, по-солдатски прямолинейно; хвалилось и осуждалось многое наместником искренне. И только одного не понимал Карабанов — своего положения при наместнике. Но появление во дворце петербургских «моншеров», очевидно, должно было ускорить развязку, и Карабанов не ошибся в этом.

Они спустились в парк. Наместник обмахивался фуражкой.

Сорил из кармана шоколадными зернами, угощая дворцовых павлинов, противно кричащих от жадности. На берегу Куры зашел в сапогах в воду и постоял немного — зачем, Карабанов не понял, но, наверное, решил, просто так, от необычности положения.

— Не протекают, — сказал наместник, выходя на берег. — А то эти подлецы-сапожники — тяп-ляп, и вышел корапь! ..

Разговор — тот разговор, которого так страстно ожидал Карабанов, — начался с воспоминаний.

— Батюшка твой покойный, — сказал наместник, — был человек старого закала. Старик был прост! А ты хитришь, братец, хитришь.

— Ваше высочество…

— Молчи! Сам знаю — просить стыдно. И не проси! Посуди, любезный: могу ли я тебя определить при себе, если у тебя остались следы еще в Петербурге…

Карабанов прижал руку к тому месту, где по всем правилам анатомии должно находиться сердце:

— Ваше высочество…

— Молчи! Мне прямая выгода иметь рядом тебя, а не одного из тех шаркунов, что прикатили сюда для пребывания в моей передней.

Но… И ты не артачься. Карабанов, — вдруг нажал на него голосом наместник. — Выстоять один раз у барьера после Баязета не трудно.

Понимаю — глупо. Сам осуждаю. Да что поделаешь, голубчик? ..

Воинская честь всеми признается, но существо ее неуловимо. Никто не знает, что это за штука. Однако за нее расплачиваются!

Карабанов мерно вышагивал по дорожке, плечо к плечу рядом с наместником. А собственно, чего он хочет, что ему нужно в этом .парке? С другой стороны, Андрей понимал, что наместник зла ему не желает. Но согласиться на дуэль, оттянутую на такой срок, Карабанов был уже не в силах: Баязет многое сломал в его душе из хрупких прежних построек.

— Моя честь, — медленно проговорил Андрей, — если она и была задета в Санкт-Петербурге, то, по-моему, я восстановил ее с избытком в Баязете!

— То Баязет, — небрежно отмахнулся наместник.

— Однако, ваше высочество, драться с князем я не стану. И на этот раз уже по иной причине. Теперь стоит мне оказаться у барьера, и я убью его!

— Глупо, — возразил Михаил Николаевич. — Можно покончить все на аллокации или же разрядить пистолеты в воздух… Больше я ничего тебе посоветовать не могу. Прощай!

Наместник Кавказа его высочество великий князь генералфельдцейхмейстер российской армии ничего больше не мог посоветовать Карабанову и повернулся ко дворцу, давая понять, что сопровождать его не обязательно.

И тогда, глядя ему в сутулую спину, поручик Карабанов вдруг с облегчением вздохнул — с, облегчением, потому что вопрос, висевший над ним, больше никогда не станет тяготить его…

«Скорее — к ней! Она умная, она милая, у нее такие маленькие ладони и такой чистый голос… Скорее рассказать ей, что больше нет никаких страхов! .»

Узнав о решении Карабанова скинуть мундир, кузина Долли опять потрясла свое генеалогическое древо, и московские тетушки пришли на помощь. В одну из встречь Долли протянула Андрею коротенький списочек вакантных синекур.

— Взгляните на этот брульон, — сказала она.

Первое предположение: место третьего секретаря при русской дипломатической миссии в Копенгагене, что сулило со временем, при некотором совершенстве в знаниях, продвижения по служебной лестнице.