Книга На кресах всходних - Михаил Попов

Несмотря на все усилия администраторов, все приехавшие все же в зале не поместились, пришлось открывать входные двери и как-то устраивать людей в фойе.

Николаю Адамовичу и Вениамину достались отличные места в десятом ряду, у прохода. Пан Норкевич вжался в кресло и напряженно следил за перемещениями на сцене. На заднике не было портрета фюрера, как можно было ожидать, не было и свастичного круга. Там был натянут огромный белорусский флаг с гербом в правом углу. Многие сделали далеко идущие выводы: событие воистину свободное и проходит лишь под отдаленным присмотром властей. Широкий стол двое молодых людей с красно-белыми повязками накрывали скатертью, явились графин и стаканы. Второй графин установили на трибуне.

Вениамин, напротив, не мог сидеть спокойно, переминался с ягодицы на ягодицу, оборачивался, кому-то махал рукой. О, Пашкевич здесь и Явдохин! Он как будто находился в шампанском растворе радости, и пузырьки шли прямо через его организм, отчего по нему пробегали сладостные судороги.

Восемь часов десять минут. На трибуну поднимается медленно, то ли от возраста, то ли скорее от осознания значимости момента президент БЦР господин Островский. Все, даже многочисленные взбудораженные Вениамины, осели и прислушались.

Господин президент не торопясь достал из внутреннего кармана просторного пиджака сложенные вдоль несколько листов бумаги, окинул медленным, как многим показалось, излишне серьезным взором зал. И в почти абсолютной тишине прозвучало:

— Граждане! Второй Всебелорусский конгресс объявляется открытым. Поздравляю вас, делегаты и делегатки, как представителей белорусского народа, который собрался тут, в столице Белоруссии, для решения важных проблем будущего народа и Родины.

Работа началась с выборов председателя конгресса. Практически единодушно делегаты поддержали кандидатуру Евгена Кипеля, многолетнего узника сталинских лагерей и достойно зарекомендовавшего себя работой в генеральном комиссариате. Он был главным инспектором Школьного инспектората. Председателю полагались два заместителя, ими стали представитель президента БЦР в Глубоковском округе Косяк и бывший сенатор польского парламента Рогуля. За столом на сцене стал размещаться президиум.

Председатель конгресса первым взял слово. Не торопясь нацепил вынутые из нагрудного кармана очки, разложил перед собой испещренные листки. Волнение в зале улеглось, все внимание было обращено на трибуну.

— Мы собрались сегодня в чрезвычайно важный исторический момент: во всем мире идет война, решается судьба народов на долгие годы. Белоруссия не может теперь остаться бездеятельной. Мы должны сами взяться за строительство своего будущего. От нашего имени позволяют себе говорить кремлевские заправилы, которые назначают опекунов, которые уже готовят виселицы нашему народу. На наши земли претендуют польские паны. И вот поэтому в этот момент мы должны сказать всему миру, кто мы и чего хотим.

Николай Адамович вытянулся в кресле, повернув правое ухо, которое слышало лучше, к сцене. Он понимал, какова цена каждого сказанного сегодня слова. В речи председателя ни одного выпада против немецкой оккупации. Не было даже слов о будущих видах по этому вопросу. Когда-нибудь нация освободится от «опекунов», или же то несбыточные мечтания? Хотя почему же несбыточные? В президиуме ни одного немца, даже ни одного человека в военном немецком мундире. Для первого шага — достаточно. Было бы сейчас просто неучтиво наброситься с критикой на главного союзника. В конце концов, именно немецкая власть санкционировала такое представительное, мощное событие, как конгресс.

Дальнейшие выступления лишь укрепили Николая Адамовича в ощущении, что все идет как надо. Островский прочитал отчетный доклад. Он главным образом напирал на успехи в области социального обеспечения населения страны — он не сказал «генкомиссариата Белоруссии». А в конце, и это уже звучало для Николая Адамовича и, надо понимать, абсолютного большинства делегатов как оптимистическая музыка, рассказал о мерах по созданию сил Белорусской краевой обороны. А ведь это не что другое, как национальная белорусская армия.

Господи, наконец-то!

В самом конце доклада Островский сделал довольно продолжительную паузу сразу после заявления, что он слагает с себя полномочия председателя. Пауза была смысловая, вслед за ней прозвучало обоснование шага, о котором объявил председатель. Островский сказал, что настоящие, несомненные полномочия ему может дать только белорусский народ.

Это что же, мелькнуло во многих головах, — он намекает на всеобщие выборы?! Утопия. По крайней мере, в настоящий момент. Словно отвечая им, председатель заметил: поддержка выборных кандидатов конгресса может считаться временным замещением выражения народной воли.

Островский сел на место.

Рогуля взял слово для оглашения приветствий. Их было немало. От БКА, от СМБ, от солдат «службы порядка» Восточного фронта, от белорусских крестьян, рабочих и интеллигенции, от белорусского православного и католического духовенства. И только после всего этого председатель зачитал поздравление от «генерального комиссара Белоруссии» фон Готтберга. Рогуля как бы солидаризировался с Островским в желании не выпячивать немецкую роль в совершающемся историческом событии. Многие это отметили. Николай Адамович даже кивнул несколько раз и улыбнулся.

— Поздравляю 2-й Всебелорусский конгресс и верю, что белорусский народ решительно, вместе с немецким народом, будет сражаться против большевистской опасности, за освобождение Европы и что он отдаст для этой цели все силы. Тогда эта тяжелая борьба закончится победой, которая принесет счастливое будущее и белорусскому народу.

Николаю Адамовичу и поздравление комиссара показалось внушающим оптимизм, надежду на будущее, поэтому он расстроился, когда они разговорились с Вениамином в буфете, где пан учитель взял себе стакан чая в подстаканнике, а молодой делегат — кружку пива и два бутерброда с колбасой. Подстаканник был слишком просторным для стакана, поэтому тот при каждом движении развязно шевелился в нем, обливая стариковские пальцы. А дергалась рука Николая Адамовича от слов Вениамина:

— Конечно, когда через неделю красные возьмут Минск, нам самое время будет радоваться за свободу белорусского народа.

— Веня!..

— А что? чего они зимой нас так не собрали? Мы бы… И сейчас, гляньте, как люди рвутся. Мы бы восемь дивизий выставили за полгода, а то и двенадцать.

— Вениамин.

— Пейте чай, Николай Адамович, и возьмите вот этот, с бужениной, хлебчик. Большевики нас так кормить не станут.

После перерыва шли валом доклады, один другого смелей и резвей. Два из них, Шкелёнка и Колубовича, за ясность и энергию взяли за основу общей резолюции:

«1. Признать правильным и снова подтвердить историческое постановление Совета БНР, который, имея полномочия 1-го Всебелорусского конгресса 1917 года, на своем заседании 25 марта 1918 года торжественной 3-й Уставной грамотой постановил об окончательном разрыве Белоруссии с большевистской Москвой и российским государством во всех его формах».