Книга Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

Какие ужасные события могли произвести такую перемену в воззрениях благотворительницы? «Стечение четырех пожарных случаев, за короткое время один за другим последовавших в имениях графини Строгоновой, поставило Графиню в невозможность уделять столь значительную сумму на содержание школы», — писала в свою очередь газета «Санкт-Петербургские ведомости» в 1851 году, словно отвечая на мой вопрос, но не описывая самих происшествий.

Удалось узнать, что в 1843 году огонь уничтожил деревянную дачу Павла и Софии на Выборгской стороне, построенную А.Н. Воронихиным в 1795 году. Другие пожары неизвестны, но, надо думать, они оказались столь же чудовищными и, вероятнее всего, затронули и Марьино — любимое детище, которое поддерживалось до последнего, несмотря ни на какие траты. Известно, что лето 1842 года было необыкновенно жарким. Тогда выгорели Пермь и Усолье и почти все село Ильинское — центр вотчины. Итак, по злой иронии судьбы Строгонова — почитательница леса — пострадала от огня, который, возьму на себя смелость сказать, свел ее в могилу.

Здесь и на других фотографиях, воспроизведенных в этой и следующих главах, показаны виды личных комнат 3-го этажа дома в Марьино

После кончины графини, последовавшей в марте 1845 года, жизнь в имении резким образом переменилась. Первый удар ждал архитектора, почти тридцать лет воплощавшего планы графини, от первой владелицы особого марьинского майората княгини Аглаиды Павловны Голицыной. Она приказала: «Все предложенные и начатые уже по воле покойной Графини постройки новых зданий как-то:…Столовая, конный двор и прочая приостановить».[288] Что имеется в виду под Столовой, она как будто бы давно уже существовала, неизвестно. Вероятно, речь идет о ремонте. Одновременно зодчего — П.С. Садовникова — рассчитал граф Сергей Григорьевич, муж Натальи Павловны. На этом перемены не закончились. К ужасу Теплоухова земли Марьино стали охотничьими угодьями для князя Павла Васильевича Голицына.

Пятнадцатилетний брак Аглаиды Павловны с князем Василием Сергеевичем Голицыным принес пять мальчиков, причем все они, за исключением второго, Сергея, умершего в трехлетнем возрасте, прожили довольно большую жизнь. Третьим, четвертым и пятым были соответственно Александр (1828–1869), Владимир (1830–1886) и Эммануил (1834–1892). Старший, прежде всего интересующий нас сын Павел, появился на свет в январе 1822 года и был назван в честь деда по линии Строгоновых. В возрасте двадцати трех лет, кандидатом востоковедческого факультета Санкт-Петербургского университета, он унаследовал Марьино и 20 апреля 1846 года отправил в местное лесничество следующую записку: «Во время пребывания моего в Марьине 20-го числа сего апреля, заметил я, будучи на охоте, что на болоте Кирковском ходил с ружьем неизвестно кто из крестьян ли марьинских, или из служащих, или же кто из посторонних людей; и как лесничеству… приказано от меня строгое наблюдение по запрещению всякой охоты в дачах… то по сему предписываю непременно разведать, кто именно в означенное время охотился, и мне о том донести; с виновным же предписываю поступить по всей строгости лесных постановлений по предмету охоты существующим».[289]

27 июня того же года: «Сим предписываю правлению к непременному исполнению, чтобы оно объявило всем крестьянам… вотчины и лесникам, что воспрещается им иметь охотничьих собак. А потому дать им срок три недели с тем, чтобы они сбыли собак по их усмотрению, по истечению сих трех недель у кого окажется собака охотничья, таковую брать и продавать в посторонние места. Копию сего приказываю сообщить… лесничеству».[290]

Наконец, 18 октября управляющий С. Бондюгин указывал таксатору А. Россомагину: «По приказанию Его Сиятельства Князя Павла Васильевича повторяется вам… повелению Его, что бы ни крестьяне, ни лесники не имели при себе собак, которых они должны при настоящей бытности Его Сиятельства представить непременно охотнику Венедикту».[291]

16 декабря тому же служащему поступило предписание уже самого Голицына: «Приказом от 27 июня… от меня было предписано… вотчинному правлению, что никто из крестьян и лесников не смел бы держать охотничьих собак. По дошедшим до меня сведениям в теперешний мой приезд, что приказание мое не исполнено, повторяю строжайшее мое приказание, чтобы к 12 часам завтрашнего числа все крестьяне собак своих сбыли. Каждый крестьянин за неисполнение такового моего приказания, которое также было сообщено и лесному начальству, будет штрафован 5 руб. каждый день до тех пор, покудова не сбудут собак. О таковой моей воле донести мне, когда последует исполнение».[292] Теплоухов, пожалевший, что мало уши драл выросшему барину, был свидетелем всех этих событий. Александр Ефимович сохранил свою должность управляющего лесным отделением до июня 1847 года с условием уехать со своими последними учениками в уральские владения Строгоновых.

При Голицыных собственный садик дома заполняли розы. Фото из семейного архива княжны Е. Голицыной

Впрочем, Н. Матвеевский, его я уже неоднократно цитировал, весьма лестно отзывался о старшем сыне княгини Аглаиды Павловны. Корреспондент журнала «Иллюстрация» прибыл в Марьино в прекрасное утро 8 августа 1848 года. Надо отметить, что прекрасным оно осталось для него даже после пятичасовой дороги из Петербурга. Матвеевский особо отметил широкие, пятисаженные дороги усадьбы, покрытые щебнем.

Несколько схематичный вид марьинского дома, заимствованный из журнала «Иллюстрация»

Как мы знаем, их сделали капитально по системе МакАдама и спустя годы продолжали исправно служить хозяевам и их гостям. По мнению журналиста, вероятно, желавшего отблагодарить хозяина, предоставившего ему, как мы помним, отдельную комнату и умывальник, князь Голицын стал «отцом и устроителем счастья своих крестьян», идеальным преемником покойной графини, объявленной журналом по своему гостеприимству и радушию, «святому, теплому чувству к отечеству, строгому разуму» настоящей русской барыней. Сам автор статьи довольно подробно осмотрел усадьбу и, в частности, Библиотеку, впервые упомянув в прессе о мундире маршала Даву.